месте.

Вот такая неопределенно-критическая ситуация сложилась к тому моменту, когда я ворвался к Чарику со стволом в руках и заорал: «Всем на пол, уважаемые!»

С утра у меня все валилось из рук от навязчивого подозрения, будто я что-то забыл. Наконец, уже собравшись на работу и открывая входную дверь, я вспомнил, позвонил Чарику и довольно резко отчитал его за вчерашний нелепый анонс, чуть не поставивший меня в идиотское положение перед дядей Теймуром. Я так разошелся, что припомнил ему и одесские разборки, и недавнюю Лизкину выходку.

Чарик смутился, стал оправдываться, потом настороженно спросил:

— Ты что же, Виктор, хочешь на дядю Теймура работать?

— Ничего я не хочу, и никто мне ничего не предлагал. Посидели, посплетничали о всевозможных извращениях и разошлись как в море корабли, даже телефончиками не обменялись. И вообще, я на работу опаздываю. Всё!

— Я повесил трубку, хотя и чувствовал явный перебор. Едва я устроился в кресле в своем кабинете с утренней чашкой кофе, раздался звонок, и Ленка объявила:

— Телефон, шеф. Возьмите трубку, шеф.

Я взял. Что оставалось делать?

— Виктор? Ещё раз здравствуй, дорогой…

— Здравствуйте, дядя Теймур. Я, честно говоря, жду вашего звонка.

— Виктор, это не дядя Теймур со всем. Это Чарик.

— Привет, Чарик! — обрадовался я. — Давно не виделись.

— Ты, Виктор, сейчас не очень занят? — осторожно спросил Чарик.

— Совсем не занят, Чарик. Кофе пью.

— Тогда я зайду, Виктор, да? Я тут у дверей «Мойдодыра» в машине сижу.

— Заходи, дорогой! Мой «Мойдодыр» — твой «Мойдодыр». Зачем спрашиваешь?

Чарик зашел, вопросительно взглянул на меня и широко улыбнулся.

— Если будешь всегда такой горячий, Виктор, тебя Толич заместителем возьмёт.

— Да ладно… Кофе будешь пить, такой горячий?

— Я тебя, Виктор, поблагодарить заехал. Дядя Теймур звонил вечером, хорошо звонил, доволен остался. Ты извини, дорогой, если я что-то не так сказал, волновался немного.

— Все нормально, Чарик. Так ты, как я понимаю, в курсе?

Чарик был в курсе и насчет наркотического происхождения денег очень сомневался. Свои сомнения он почерпнул в обильном компромате, собранном в свое время его бывшими коллегами на моряков загранплавания. Самые крутые и нахальные грабили контейнеры на контейнеровозах, но это была элита — сплошь и рядом чьи-то детки и зятьки, уборщики и буфетчики, командующие капитанами. Основная же масса крутилась на этакой застенчивой контрабанде: джинсы, платки, часы, икра, водка. Все в меру, в небольших количествах, но под приличные сроки в случае провала. Если не вломят свои и не схавает таможня, можно было за год накопить на десятилетнюю «пятерку», которая стоила порядка пятисот долларов в Антверпене, Гамбурге или Роттердаме.

Были, конечно, и уникумы, но они, как правило, быстро попадались. Бывший коллега, любезно предоставивший Чарику информацию, с улыбкой вспомнил матросика, надрывно гулявшего в «Метрополе». Двое терпеливых сотрудников, оказавшихся поблизости, вмешались только тогда, когда Чего Изволите в третий раз получал деньги по одному и тому же счету. Рубли у юного Рокфеллера кончились, он попытался откупиться финскими марками и был схвачен с поличным. Кололся охотно — видимо, давно хотел похвастаться своим криминальным талантом перед кем-нибудь, а тут представился случай.

Стоя ночью на счете груза в сирийском порту, морячок прознал о дефиците машинного масла в дружественной стране и, главное, о желании его приобрести не столько за деньги, сколько традиционным путем. Он не поленился тридцать раз сбегать на корму с пустой молочной бутылкой, оттуда тридцать раз спуститься в машинное отделение к заветному крану, тридцать раз вернуться на причал и потом забежать к себе в каюту с обмененной бутылкой местного бренди. К сожалению, вахта закончилась очень быстро, на следующий день судно ушло в море, и суперчелночный тур не повторился. На обратном пути судно заходило в Швецию и Финляндию, где неприхотливые скандинавы влёт разобрали гаэ по пятнадцать долларов за штуку.

Парня попутали статьей, отняли деньги и, конечно, уволили. Наверное, он еще кому-нибудь проболтался, потому что через десять лет точно такие же фокусы стали проделывать солидные члены правительства, и не с молочными бутылками, а с эшелонами.

— Нет, Виктор, это не те люди, — подвел итог Чарик. — Наркотики — не их профиль. Что-то они химичат с грузом, я так думаю. Как ты считаешь, если из десяти тысяч тонн риса пятьдесят тонн налево пустить, очень заметно будет?

— Дядя Теймур говорит, что Петрович бы заметил.

— Главное, дорогой, что дядя Теймур не заметил. А Петрович мог заметить и промолчать…

— Да нет же, Чарик! — перебил я его. — Петрович не будет вреда делать. У него ведь тоже исполнение неожиданной мечты. Он всю жизнь, наверное, капитаном хотел стать, а тут стал чуть ли не начальником пароходства.

— Твоё сравнение, Виктор, не в пользу Петровича, — глубокомысленно изрёк Чарик. — И потом, здесь нет вреда. Только прибавка к зарплате. И еще… — Чарик замялся. — Я дяде Теймуру молчать обещал, и ты не говори ему, да?

— Ну да, да, Чарик…

— Этот Петрович был уже раньше в контрабанде замешан. Что-то там с джинсами получилось.

Где-то глубоко внутри я почувствовал легкий вакуум разочарования. Почему — не понял, только почувствовал.

— Так что, зря дядя Теймур всяких ужасов путается, — продолжил Чарик. — Ничего с его пароходом не случится. А вернется этот старпом, я его сам спрошу внимательно. — Чарик улыбнулся. — Дядя Теймур тебя нанять хотел, чтобы ты, Виктор, все на месте разузнал. Я боялся, ты смеяться будешь, обидишь пожилого человека. Ты ведь не всегда деликатный можешь быть, Виктор. С Толичем плохо разговариваешь… Извини, если что не так, дорогой.

— Да уж, с вашей деликатностью он бы меня не раньше Нового года сосватал. Говорю же, ни слова про услуги сказано не было. Ты вот что скажи, Чарик. Ты на Петровича компромат там же копнул, у бывшего коллеги?

— Там же, — кивнул Чарик.

— Так объясни, дорогой, — продолжил я подозрительно, — там что же, так и написано: «Что-то там с джинсами»? Что именно, не хочешь выложить?

— Ну это долго объяснять, Виктор.

— Ничего, я к вам уже привык, Чарик.

Чарик пожал плечами.

— Я, Виктор, совсем в другом на правлении работал. У нас посложнее было. А с моряками просто всё организовали, как в детском садике. Им не надо было на каждый пароход стукача сажать — у них штат первых помощников был. Стучати в открытую, никакой конспирации. Сам понимаешь, какие люди на эту работу шли. Мой товарищ говорил, некоторые отчеты читал — тошнить хотел.

— Ты это к чему, Чарик? — не понял я. — Неужели дядя Теймур хотел меня на свой пароход первым помощником направить?

— Нет, Виктор, — заулыбался Чарик, — отменили их уже. Сразу после августа девяносто первого отменили.

— Жаль, — огорчился я, — была бы классная крыша… Ты про Петровича-то не виляй, Чарик, ты с детективом беседу имеешь, а не с детским садиком.

— Я не виляю совсем! — возмутился Чарик. — Зачем перебиваешь? По порядку слушай… Этот первый помощник после каждого рейса на всех отчёт писал в партком о проделанной работе. И на Петровича отчет был, когда он ещё третьим штурманом служил, только отчёт затерялся где-то. А в деле отметка осталась, что имел место инцидент с джинсами. Потом, когда этого Петровича на капитана выдвигали, отметка всплыла: что-то там было с джинсами, контрабанда, одним словом. Ну его и задвинули обратно. Если бы