жизни… — Он вздохнул. — Ой, не зарекайся, Эдуардыч, смотри, заманит…

— Кто заманит?

— Да мало ли кто! Нимфы или сирены, например.

— Сирены пусть пожарников заманивают. Я лучше в среду погружусь на минимальный срок. Как это сделать?

Петрович посмотрел на меня долгим пристальным взглядом, как будто отыскивая признаки разума, и с сомнением покачал головой.

— Сделать это можно просто и не откладывая. Я тебя отвезу к настоящим кашалотам, обросшим ракушками от пяток до темечка. Посидим, Эдуардыч, пообщаемся. Ты насчет водки как? На счёт много водки, я имею в виду.

— Для дела буду. Только давай, Петрович, заранее прикинем диспозицию: что мне молоть, как представиться?

Петрович снова покачал головой.

— Специально знакомиться не надо, Эдуардыч, там другие мерки. Вот представь: встречаются два незнакомых человека, слово за слово, выясняют — один, допустим, на «Краснограде» в восьмидесятых два года без отпуска просидел, другой на этом же «Краснограде» пять лет спустя два дня с подсмены вахты стоял. И все, они могут друг у друга имени не спросить, но потом при встрече будут говорить: «А это мой кореш с Краснограда». И про тебя скажут: «С этим корефаном мы вместе на биче сидели». Уловил суть, Эдуардыч? И молоть тебе ничего не надо. Сиди, пей и слушай. Слушать — это тоже искусство, понял?

— Всё ясно, Петрович, — сказал я. — Почти все. На биче — это что, без работы?

— Ну, в общем, да. А в частности, это место, куда мы поедем. Бич-отель, на Двинской.

Во мне снова всколыхнулись подозрения. Что-то все слишком просто у этого Петровича получается. Он явно загорелся идеей погрузить меня в водку в каком-то логове. К тому же я никогда не слышал про этот Бич-отель.

— А пока, Эдуардыч, — как ни в чём не бывало заявил Петрович, — спрашивай все, что тебя интересует. Вечером будет не до этого, а завтра нас с тобой, кроме пива, ничего интересовать не будет. Это я тебе гарантирую. Надо ещё дядю Теймура предупредить.

Интересовало меня многое, но я выделил основное. Петрович отвечал обстоятельно, если некоторые мои вопросы его и задели, он не подал вида.

— Этот старпом мне знаком в такой же степени, как я тебе только что объяснял. Как-то я принимал у него дела, когда ещё был вторым помощником. Мы работали на «Бесталайн», работа с грузом в Африке сложная, но документы у него были в порядке, и отзывались о нём в экипаже хорошо. В этом году случайно встретились, и я предложил ему сходить на «Дяде Теймуре». До этого он делал контракт где-то у греков, но заработал одни неприятности.

— Неприятности? — переспросил я многозначительно.

Петрович коротко и шумно вздохнул. В его глазах промелькнула застарелая обида.

— Неприятности у греков зарабатывают как раз хорошие специалисты, Эдуардыч. И не только у греков, к сожалению. Специалист требует к себе уважения. Это далеко не всем нравится, а кадровиков, тех вообще наизнанку выворачивает.

— Значит, экипажу «Дяди Теймура» в этом плане повезло?

— Нам всем повезло. Поэтому я и не хочу, чтобы с пароходом что-нибудь случилось. Конечно, судно застраховано, но неизвестно, будет ли дядя Теймур продолжать деятельность в случае крупных неприятностей. Меня, Эдуардыч, шесть раз на капитана выдвигали и шесть раз отказывали. А если бы даже утвердили, все равно бы пешкой остался, а это еще противнее. На лбу у тебя вывеска горит, что ты — ферзь, а на самом деле — пешка. А тут у меня свобода, понимаешь? А где свобода, там и творчество.

— А почему отказывали, Петрович? — с надеждой спросил я.

— А я откуда знаю? Говорили, партком рубит. Да пошли они все! — Он решительно махнул рукой.

Ну надо же, какой неискренний Петрович! А я совсем было собрался ему окончательно поверить.

— Твоё появление на судне вполне естественно, Эдуардыч, — продолжал Петрович. — Когда я туда в прошлый раз летал, капитан намекнул, что экипаж маловат для такого судна. Да я это и сам знаю, действительно маловат. Вот мы и идём навстречу, посылаем ещё одного моряка. Они сейчас в Карачи возьмут рис на Западную Африку. Уже пять витков на этой линии сделали. В этот раз на Канары зайдете, недавно поступило такое предложение. Переходы с выгрузкой займут полтора-два месяца, что-нибудь да раскопаешь. Из Карачи, кстати; наркотики и оружие потоком идут. Если что-то с грузом мудрят, это не проглядишь, там одному старпому не управиться, наверняка и капитан, и ещё кто-нибудь в курсе. А если все-таки наркотики или оружие — ну, тут не мне тебя учить… Вот такие дела, Эдуардыч. Ну как, поехали?

Таксист лихо свернул налево, проскочив перед носом набирающего скорость трамвая, заехал во двор и остановился у длинного десятиэтажного здания, очень напоминающего пэтэушную общагу.

— Дальше не проехать — асфальт перекопан.

— Дальше уж и некуда.

Петрович расплатился и выбрался наружу. Я подхватил увесистый «дипломат» и последовал за ним.

На втором этаже было тихо, сумрачно и чисто. Мадам на контроле окинула нас скучающим взглядом, зафиксировала «дипломат» и скорее утвердила, чем спросила:

— В двести одиннадцатую, мальчики?

Мужчина Стрельцов промолчал, а мальчик Петрович ответил:

— В двести одиннадцатую.

Она лениво кивнула.

Мы прошли длинным невзрачным коридором и остановились у двери. Петрович стукнул два раза и, не дожидаясь ответа, вошёл. Я несколько разочарованно вошел следом.

В комнате не было никакого «двойного дна». Ни татуированных русалок, стыдливо одетых в морские фуражки, ни полуголых, увешанных ракушками атлетов, занимающихся перетягиванием каната, ни бассейна с акулами, наконец. Если это и был Бич-отель, то изнутри он выглядел так же убого, как и снаружи. Три убогих кровати, три убогих тумбочки, разваливающийся шкаф и чуть живой стол.

— Здорово, мужики!

— Здорово!

Два парня, развалившись на койке у окна, дулись в карты. Наш визит не произвел на них ни малейшего впечатления, но Петровича это не смутило.

— Танкиста не видели?

— Ты опоздал, старик, — ответил тот, что сидел к нам лицом. Теперь он смотрел на «дипломат» в моей руке и отвечал «дипломату». — Года на три опоздал. Уволился Танкист и уехал в свою Жмеринку. Не выдержат перестройки.

Что-то, видимо, изменилось в его голосе или лице, потому что второй бросил карты, медленно повернулся и пристально оглядел «дипломат».

— А Сенечка? — продолжал допрос Петрович.

— Сенечка на контракт ушел. У Светки устроился. — Сидевший у окна оторвался от «дипломата» и подчёркнуто-безразлично посмотрел Петровичу в глаза.

Петровича ничуть не огорчило отсутствие Танкиста и Сенечки, и я понял, что совершается некий ритуал.

— Ну что, зря, что ли, в такую даль тащились? — бодро пропел он. — Присесть-то у вас можно, старички? Открывай, Эдуардыч.

Парни соскочили с койки и засуетились. Тот, что сидел у окна, явно старший не только по возрасту, но и по статусу, лаконично распоряжался:

— Давай, стол туда сдвинь, сходи стаканы помой. Потом сыр возьмёшь в двести третьей. Вовчик сегодня утром принёс, я видел. Я к Верке за яблоками схожу, вон, мужикам и закусить нечем.

— Ох, сто лет здесь не был, — счастливо улыбаясь, протянул Петрович, когда мы остались одни.