Петрович, грузы возить. Вот так я, Виктор, дорогой, судовладельцем стал. Но как-то еще сомневался. А потом Петрович на Мальту ездил, мне фотографию привёз…

Дядя Теймур полез во внутренний карман пиджака, достал фотографию, долго ее рассматривал и наконец, вздохнув умиленно, подал мне.

Большое океанское судно стояло у причала, заваленного стальными конструкциями. Вразнобой торчали стрелы пяти кранов. Когда-то белая надстройка выглядела так, как будто на нее выплеснули огромный ушат помоев: сверху вниз тянулись грязно-рыжие потеки ржавчины. Борт тоже был заляпан разноцветными пятнами, только в самом носу, над якорем, антрацитово блестел свежей краской небольшой участок, на котором сияли ровные белые буквы: «Dada Teimur». С кормы лениво свисало красное полотнище с рыцарским крестом.

Я вернул фотографию, на ходу придумывая, как бы поприличнее отозваться об этой груде ржавого железа, но тут меня осенило:

— Дядя Теймур, так это и есть предмет вашей противоестественной любви?

Он бережно взял фото, взглянул ещё раз, и глаза блеснули.

— Очень люблю, Виктор, да, дорогой. Никогда так коньяк не любил. Пока в машине еду, три раза фотографию рассматриваю.

Я замотал головой и саркастически хмыкнул.

Через три секунды дядя Теймур был уже у двери. Но я через эти же три секунды был у той же двери, придерживая ее ногой и хватая дорогого гостя за локоть.

— Дядя Теймур, да я совсем не о том, успокойтесь, дорогой. Пароход у вас классный, мне очень понравился, честное слово…

Дядя Теймур не верил, сопел и вырывался.

— Расцветка такая современная, камуфляжная, — продолжал я заливаться соловьем, — в осеннем лесу пройдет мимо, и не заметишь. Название со вкусом подобрано, это вам не «Арарат» какой-нибудь, гад буду, в смысле, клянусь бородой Аллаха.

Он ослабил напор и подозрительно посмотрел на меня глазами обиженного ребенка; которому возвращают только что отнятую шоколадку.

— А смеялся зачем?

Надо было жертвовать фигуру, и я пожертвовал.

— Да из-за Чарика вашего.

Дядя Теймур нерешительно повернулся к столу.

— Почему из-за Чарика, скажи.

— Ну, он позвонил, предупредил о вашем приходе. — Я решил сдавать Чарика с потрохами. — Сказал, что речь о любви пойдёт, я только не понял, к человеку или, например, к животному, с каждым бывает, знаете ли, он как-то неясно выразился. А вы, оказывается, в пароход влюбились, ну я и обрадовался… Садитесь в кресло, дядя Теймур.

Дядя Теймур робко улыбнулся.

— Влюбился, правильно сказал Чарик. А животных я тоже люблю… Я в кресло не хочу больше, Виктор, дорогой, низко очень. Я вот в этот стул сяду.

— Вот и чудненько. И прекрасненько, — засуетился я. — Давайте, я вам ещё коньячку налью.

— Спасибо, дорогой. — Дядя Теймур явно чувствовал себя неуютно. — Коньяк я тебе в подарок принёс. Ты извини, дорогой, погорячился дядя Теймур.

— Да бросьте! — отмахнулся я. — Что Чарик, что Лизка — одно недоразумение. Только непонятно, кто из них кого учит.

— Правильно говоришь, Виктор. Я тебе о другом сказать хочу. Совета просить пришел.

— А что такое? — удивился я. — Неужели угнали такого красавца?

— Нет, не угнали, Виктор. Всё идёт хорошо пока. Но могут произойти такие, знаешь, очень нзприятные… нэприятности.

Я так и сделал стойку.

— Слушаю вас, дядя Теймур. Давайте все по порядку.

— Я, Виктор, дорогой, всю жизнь коньяк продавал…

— Нет, дядя Теймур, с самого начала не надо. Ваша неожиданная мечта уже исполнилась. Поехали дальше…

На Востоке, говорят, время течёт в два раза медленнее. Мы же ещё в восемьдесят шестом году прочно оказались на Западе, причём наш поводырь не таскал свой народ сорок лет огородами, истребляя пережитки, а просто провозгласил: «Мы уже на Западе, товарищи!» и перенёс плетень к сто восьмидесятому меридиану.

Дядя Теймур говорил и говорил, то умиляясь, то сокрушаясь, а когда закончил рассказ, то удивился и горящей настольной лампе, и чёрному окну за моей спиной. Я же фиксировал каждый час, но слушал терпеливо и внимательно, и не только из-за Чарика.

Гость рассыпался в красочных прощаниях и пожеланиях, вызвал машину и уехал. В кабинете не прозвучало ни предложений, ни обещаний, мы просто мило поболтали. Кажется, он остался доволен встречей. Каким остался я, я еще не понял, надо было все хорошенько обдумать.

Все сделали, как Петрович учил. На Мальте зарегистрировали «Теймур Шиппинг Компани», там же провели ремонт. В Питере открыли офис, с деньгами дядя Автандил помог. Все затраты окупились через год, что еще более усилило любовь дяди Теймура к своему заокеанскому крестнику. Он повесил на стену в кабинете большую карту и каждое утро, сопя и кряхтя, забирался на стул со штурманской линейкой и циркулем и передвигал маленький намагниченный кораблик.

В мае, то есть четыре месяца назад, произвел дядя Теймур плановую смену экипажа, до этого у него уже отработали две смены по восемь месяцев. Через пару месяцев выплатил первую зарплату. А еще через пару недель одному из членов экипажа перевод в банк пришел на восемь тысяч долларов. Человек этот старпомом на судне работает, деньги перевел из Южной Африки, скорее всего, сам — время стоянки совпадает с датой банковской операции.

Откуда у простого и наивного судовладельца дяди Теймура конфиденциальная банковская информация, он уточнять не стал. Откуда такие деньги у члена экипажа — вовсе непонятно, старпом получает у дяди Теймура тысячу шестьсот в месяц.

Обратился дядя Теймур к компетентному Петровичу, может, знают моряки какой-то секрет. Петрович огорчился, он, оказывается, сам этого старпома на «Дядю Теймура» устроил. Личных секретов, сказал Петрович, много, но больше пятисот на них не наваришь, то что выше — это уже явное покушение на деньги или имущество дяди Теймура. Огорчился и дядя Теймур и послал Петровича в командировку, в африканскую страну, куда с развевающимся красным мальтийским флагом направлялся с грузом риса теплоход «Дядя Теймур». О визите высокого гостя капитана известили заранее, чтобы зря не обижать людей. Просто прибыл начальник посмотреть, как люди работают, о проблемах поговорить и так далее.

Вернулся Петрович очень озадаченным. Никаких следов левых грузов или хищения судового имущества он не обнаружил. Моряки работали хорошо, прибавки к жалованью не просили, в общем, проявляли всяческую лояльность к дяде Теймуру, пароходу и человеку. Оставалось предположить какой-то очень удачный частный бизнес шибко грамотного старпома и на этом успокоиться, что дядя Теймур и сделал, но Петрович успокаиваться не хотел.

Совсем недавно на вышеупомянутый счет упали очередные восемь тысяч, и снова из Южной Африки, куда судно заходило за водой и топливом. Тогда-то Петрович впервые произнес страшное слово «наркотики». Дядя Теймур огорчённо сказал: «Вах!», или что-то в этом роде, и полез на стену с картой, но Петрович, неудовлетворенный впечатлением, объяснил, что продавать из-под полы водку и перевозить наркоту — это совершенно разные вещи. Если за водку влепят штраф или, в худшем случае, настучат бамбуковыми палками по пяткам, то за наркоту арестуют пароход со всем экипажем на абсолютно неопределенный срок, во время которого беспризорный «Дядя Теймур» по частям разбежится в разные стороны, сопровождаемый любопытной и предприимчивой африканской общественностью.

Короче говоря, над романтической любовью, вспыхнувшей с первого взгляда между дядями Теймурами, нависла смертельная угроза, и, чтобы устранить ее, надо было во всем разобраться на