мои руки, то каждый раз выносил бы оправдательный приговор, – ядовито заметил судья. – Никто из подобных вам, подсудимая, не желает признавать свою вину, все настаивают на своей невиновности! Суд удаляется на совещание!

Софья увидела, как судья скрылся в смежной комнате. Да, да, все происходящее здесь не более чем жалкий фарс! Решение о ее осуждении давно принято!

– Сеньора, вы вели себя крайне неразумно! – услышала она голос Хуана Миндоса. – Если бы вы покаялись, воззвали к милосердию, заявили бы, что попали в лапы к грабителям, использовавшим вас, случайно, суд непременно учел бы это как смягчающие обстоятельства. Но вы глупо и безрассудно настаиваете на своей невиновности! Да поймите же, ваши слова никого не интересуют! Вы – виновны!

«Я – виновна, виновна, виновна...» – отдавалось у Софьи в висках. Внезапно ее охватила полнейшая апатия, она почувствовала полный упадок сил. Никто не придет к ней на помощь! Единственный человек, которого она любила – бабушка – умерла. И она, Софья, способствовала ее смерти, так что понятно, почему Ада не желает больше знаться с сестрой и не появилась на процессе.

Не прошло и пятнадцати минут, как послышалась сакраментальная фраза:

– Суд идет, всем встать!

Софья снова нехотя подчинилась нелепому требованию – здешний суд совершенно недостоин проявления к нему уважения и вежливости. Судья, усевшись в кресло, прочистил горло, отхлебнул из стакана, поставленного перед ним помощником, глоток воды и заявил:

– С учетом признания, сделанного обвиняемой...

– Чушь! – внятно произнесла Софья.

– Молчать! – ударил молоточком судья.– Итак, с учетом признания, сделанного обвиняемой, и под давлением многочисленных улик, предоставленных следствием, Софья Ноготкофф-Оболенская признается виновной во всех тех преступлениях, что инкриминируются ей прокуратурой, а именно...

– Ваша честь! – раздался громкий мужской голос.

Судья удивленно прервал чтение приговора и посмотрел куда-то в зал. Софья повернула голову и увидела в проходе между пустыми лавками (на заседание не были допущены ни журналисты, ни зеваки) молодого черноволосого человека в синих джинсах и легком пиджаке.

– Ваша честь, – продолжил он, – прошу выслушать меня!

К нему подбежали охранники с явным намерением вывести из зала, но судья милостиво спросил:

– Кто вы такой и что здесь делаете?

– Мое имя – Максимилиан Гарсиа, – ответил молодой человек. – Мой отец, комиссар криминальной полиции Умберто Гарсиа, до своей гибели вел дело об ограблении историко-искусствоведческого музея.

– Ах, ну да, – протянул судья. – И что из того, сеньор Гарсиа? Ваш отец, насколько мне известно, погиб в результате несчастного случая. Мои соболезнования по этому поводу...

– Мой отец был убит! – заявил сын комиссара. – Его, мою матушку и младшую сестренку вначале хладнокровно застрелили, а затем инсценировали смерть якобы от взрыва газа. Кстати, при обрушении дома погибли еще четыре человека, в том числе грудной младенец.

Прокурор нетерпеливо заметил:

– Ваша честь, сеньор Гарсиа, который, собственно, не имеет права находиться в зале суда, потчует нас вымышленными историями, совершенно для нас неважными!

– За несколько часов до смерти я разговаривал с отцом по телефону, – сказал Максимилиан Гарсиа, – и он, не вдаваясь в детали, заявил, что дело о похищении драгоценностей раскрыто, и преступники в самом скором времени будут арестованы...

– Так и произошло! – вставил прокурор. – Преступница находится здесь, в зале суда!

– О нет, – заявил молодой Гарсиа, – когда отец вел речь о преступниках, то имел в виду не Софью Ноготкофф-Оболенскую. Он сообщил мне, что уверен в ее невиновности, и сказал, что пока не может сообщить имен тех людей, которые причастны к ограблению, однако он был уверен, что их арест последует в ближайшие часы. Но этого не произошло – после убийства всех моих близких Софью не выпустили из тюрьмы, а новые аресты так и не имели места! Мои родственники были убиты с единственной целью – предотвратить арест подлинных преступников!

Софья, вцепившись руками в скамью, поняла: вон оно, ее спасение! Суд не сможет игнорировать новые обстоятельства, если сын погибшего комиссара уверен в ее невиновности, то и суд не может столь быстро вынести приговор!

– Сеньор Гарсиа, мне понятно, что вы все еще пребываете под впечатлением от смерти ваших родителей и младшей сестры, – вкрадчиво произнес прокурор. – Однако, насколько мне известно, версия их убийства никогда и не рассматривалась: ваши близкие стали жертвой нелепого несчастного случая, так что нет нужды плести тут теорию заговора! Все то, что вы сообщаете нам, не более чем слухи и ваша интерпретация разговора, если он вообще был, с вашим покойным отцом. Следствие ни на секунду не сомневается в том, что Софья Ноготкофф-Оболенская виновна!

Тогда Максимилиан Гарсиа воскликнул:

– Ваша честь, мой отец был убежден в ее невиновности! Вы не должны спешить с вынесением приговора, а отправить дело на дорасследование. Уверен, что это поможет докопаться до истины...

– Выведите из зала сеньора Гарсиа! – распорядился судья.

Стоявшие около сына комиссара охранники схватили его и потащили к дверям.

– Ваша честь! – снова подала голос Софья. – Вы же видите, что не все так однозначно в моем деле, как представляет прокурор! Вы должны прислушаться к словам сына комиссара Гарсиа! Заклинаю вас, ваша честь!

– Тишина! – прогрохотав молоточком, прикрикнул судья. Дождавшись, пока Максимилиана Гарсиа выведут из зала, он сказал: – Подсудимая, вы лишаетесь права голоса! Мне надоели ваши постоянные выходки и заявления о невиновности! Если бы вы были невиновны, то не подписали бы признания! И нечего говорить о пытках и насилии – мне ли не знать, что следственным органам республики не в чем себя упрекнуть. Ваша вина доказана, поэтому мной было принято единственно возможное решение: ходатайство обвинения удовлетворяется, и вы приговариваетесь к пожизненному заключению без права помилования и досрочного освобождения через двадцать пять лет. Заседание суда окончено!

Еще до того, как Софья успела понять, о чем идет речь, судья скрылся в смежной комнатке. Прокурор, не скрывая торжествующей улыбки, собирал бумаги. К Софье подошли охранники, один из них скомандовал:

– Ну, чего рассиживаешься? Поднимайся!

– Что со мной будет? – спросила Софья. – Я же имею право подать апелляцию!

– Все твои права теперь – сидеть в тюрьме и ждать, пока копыта не отбросишь, – хохотнул другой охранник. – Сначала мы доставим тебя обратно в столичную тюрьму, а оттуда тебя направят в провинцию, там и будешь срок мотать.

Он положил Софье на плечо руку. Девушка столкнула ее и поднялась на ноги.

– Я невиновна! – крикнула она. – Вы это понимаете? Невиновна!

– Ну ты, успокойся! – велел охранник. – Нечего тут цирк устраивать. Слышала, чего судья сказал? Наше дело маленькое – отвезти тебя в тюрьму и проследить за тем, чтобы не сбежала.

Безумная мысль мелькнула в голове у Софьи. Ну да, конечно, она сбежит!

– Вы правы, – миролюбиво произнесла она. – Прошу прощения, сеньоры.

– Ничего, – уже добродушно сказал охранник, – чай, узнать, что до конца жизни загремела в тюрягу, не так-то легко! Мы с Педро многих мужиков видели, которые, узнав, что их приговорили к каким-нибудь десяти или пяти годам, рыдали, как малые дети, и по полу катались, чуть с ума не сходили. А ты молодцом держишься, даром что баба!

Они вывели ее из зала суда. В большом коридоре царила обычная суета – сновали люди, кто-то громко переговаривался, слышался смех. Софья, всматриваясь в лица, подумала, что если она сейчас же не предпримет попытку сбежать, то будет лишена ее на долгие годы. Нет, не просто на долгие годы, а до конца жизни!

Лица охранников были отстраненными, как будто они размышляли о смысле жизни. Софья украдкой взглянула на большие узкие окна – снаружи они забраны тонкой, но наверняка чрезвычайно прочной стальной сеткой. Даже если ей и удастся вскочить на подоконник и открыть створку окна, то выпрыгнуть не