Остоженский покинул автомобиль, швырнул булавку на пол и раздавил ее каблуком. Кто-кто... Разумеется, она! Настя Басалыго!

Он вернулся в дом, где Максим, потирая красную щеку, сидел в кресле и прихлебывал коньяк.

– Ника уезжает назад в Москву, – сообщил он. – Она наотрез отказалась присутствовать на благотворительном вечере, а ведь он проходит под эгидой ее фонда.

– Какой, к лешему, благотворительный вечер? – вскричал Глеб Романович. – Все только и будут говорить о позорных записях. Сынок, я понимаю, что тебе хочется разнообразия, но ты не имеешь права ставить под угрозу свою политическую карьеру. И мою тоже! Это ведь Басалыго, да? Ну конечно, она побывала у тебя в «Ягуаре». Наверняка вскружила тебе голову и сумела прицепить передатчик.

Максим поставил на столик пустой бокал и сказал:

– Папа, Настя здесь ни при чем. Ну, подумаешь, показали меня с парочкой девиц по телику. Народ такое любит. Зато всем ясно, что я не гомик и не извращенец, это даже придает мне человеческие черты.

Остоженский в бешенстве перевернул столик и проорал в лицо сыну:

– И ты думаешь, что вот такое можно исправить за три дня до выборов? Стерва Настя все рассчитала! Нет, надо было ее кокнуть, и только по твоей прихоти я сохранил ей жизнь. Чем она тебя так взяла, Максимка? Чем, сынок?

Остоженский-младший оставался на удивление спокоен.

– Папа, Александр Македонский, конечно, был великий человек, но зачем же стулья ломать? Уверяю тебя, это на Западе карьера политика окажется законченной, если покажут подобную пленку. А у нас, в России, тем более в провинции, она только начинается! Я поговорю с Никой, мы выступим вместе по телевидению, в прямом эфире помиримся, она простит меня, и все будет тип-топ, папа!

Генерал-лейтенант прошипел:

– Учти, в предвыборную кампанию вбуханы огромные средства. На нас возлагаются определенные надежды, и мы не имеем права разочаровать людей, которые стоят за нами.

– А теперь интервью с одной из участниц занимательного сексуального марафона! – заявил ведущий с экрана телевизора. – Встречайте Аллу! Она расскажет нам все в подробностях о том, как она интимно общалась с лицом, чрезвычайно похожим на кандидата в губернаторы Максима Глебовича Остоженского...

За день до выборов Максиму пришлось снять свою кандидатуру – о сексуальном скандале узнали в Москве, и спонсоры и покровители решили, что Остоженский потерял их доверие: человек с подмоченной репутацией им не требовался. Настя отбыла в Петербург в день голосования – ее совершенно не занимало, кто теперь одержит победу, главное, что Максим не станет губернатором, а его папа – сенатором.

Она узнала о драме в семье Остоженских: о том, что Вероника хотела развестись, однако в итоге позволила уговорить себя и приняла покаяние Максима, который заверил жену и ее многочисленных могущественных родичей в том, что больше никогда не посмеет и взглянуть на другую женщину.

Настя испытывала смешанные чувства. С одной стороны, ей хотелось уничтожить Глеба Романовича, с другой, ей сейчас часто виделся один и тот же сон – она с Максимом на заднем сиденье «Ягуара», причем она отдается сыну ее заклятого врага. Каждый раз, просыпаясь с истомой в груди и металлическим привкусом во рту, Настя жалела, что сон прервался.

Она продолжила наносить удары по финансово-промышленной империи Остоженских. Ей удалось расстроить чрезвычайно важную сделку, которую Остоженские намеревались заключить со шведами, и в тот же день был арестован начальник аналитического отдела дяди Глеба: французское правосудие запросило у России его экстрадиции.

Настя знала, что Остоженские очень рассчитывали на сделку со шведами, а арестованный начальник аналитического отдела был незаменимым человеком в криминальной организации, созданной дядей Глебом.

Год близился к завершению – тот самый год, в течение которого Анастасия вела войну с Остоженскими. И все же с кем она воевала – с ними обоими или только с дядей Глебом? Если бы генерал-лейтенант вдруг исчез с горизонта, то могла бы она заключить мир с новым боссом, Максимом?

В конце декабря в столице состоялось вручение наград благотворительным фондом, возглавляемым Вероникой Остоженской. Анастасия, внесшая пожертвование в размере ста тысяч долларов, была в числе почетных приглашенных на бенефис-бал, проходивший в старинном особняке на Старом Арбате.

Она прибыла пораньше и, как и ожидала, сразу увидела Максима, его жену и дядю Глеба. Остоженский-старший, заметив Настю, подошел к ней и грубо сказал:

– Чего тебе здесь надо?

– Меня пригласила ваша невестка, – ответила Анастасия. – Вернее, ее секретарь.

– Чертова дура! – проворчал дядя Глеб. – Но у тебя все-таки имеется совесть, Настя, и ты немедленно покинешь это мероприятие...

– Дядя Глеб, понятие «совесть» в нашей среде является старомодным и смешным, – легко парировала Настя. – Неужели вы, убийца моих родителей, Игоря и Машеньки, серьезно говорите о совести? О, кого я вижу! Пара церковных иерархов, ваших хороших друзей! И один из них ваш духовник. Как только митрополит спокойно спит после того, в чем вы ему каетесь, дядя Глеб...

Остоженский-старший схватил Настю за локоть и втащил в одну из пустых комнат. Заперев дверь, он рассмеялся.

– Ну, давай начистоту, шлюха! Видеокамеры при тебе нет, так что можно побеседовать по душам.

Настя протянула мафиозо сумочку:

– А может быть, вы на всякий случай проверите? Кто знает, вдруг я прячу там диктофон...

– Думаешь, ты такая крутая? – хмыкнул Глеб Романович. – Куда уж там! Ты ведь баба! А бабы созданы для того, чтобы детей рожать, плиту драить да на коленях стоять перед своим мужиком!

– Какой у вас, дядя Глеб, однако, прогрессивный взгляд на социальную роль женщины, – усмехнулась Настя.

Остоженский, чьи щеки пылали, гаркнул:

– Да, тебе удалось нанести нам пару ударов. И что, ты думаешь, будто одержала победу? Как бы не так! Забыла, что твоего муженька убили? Да и тебя саму едва не кокнули! И кто знает, может, скоро и кокнут! Я уж точно по тебе плакать не буду! Там, в аду, около родителей и Игорька, тебе самое место, сука!

– Ой, дядя Глеб, вы же председатель общества изящной словесности! – театрально воскликнула Настя. – А выражаетесь, как портовый грузчик, которому на ногу упал контейнер...

– Да насрать я хотел на всякие там общества! – проорал дядя Глеб. – Тут собрались одни мудаки, лузеры и жополизы, которые хотят одного – попасть мне на глаза, выгнуть спину и получить какие-нибудь крохи с моего стола. Нике нравится возиться со всякими детьми-уродами наподобие твоей Машеньки. Нет, правильно немцы делали, что таких в концлагеря отправляли – там им самое место. А твое место, шваль, знаешь где...

Настя усмехнулась:

– Просветите меня, дядя Глеб, прошу!

– Твое место, шваль, у параши! – взвизгнул тот. – Из-за тебя мы упустили столько контрактов! Из-за тебя арестовали начальника моего аналитического отдела! Из-за тебя Максимка не стал губернатором! Учти, мразь, я доберусь до тебя! И до твоего щенка! Ты где-то его прячешь, но рано или поздно сделаешь ошибку, и мальчишка окажется в моих руках. Ух, тогда я повеселюсь! Ты будешь молить меня, согласишься на все, лишь бы я его не тронул. А я сначала тебя трахну, а потом отдам своим ребяткам на потеху. А щенка твоего на твоих глазах кокнут, причем он будет очень долго мучиться! Есть у меня мастер заплечных дел, он умеет из людей жилы вытаскивать. И из твоего сынка вытащит, а потом и из тебя!

– Надо же, какая убогая фантазия, – спокойно и даже как-то удивленно сказала Настя.

И тут у дяди Глеба зазвенел мобильный. Остоженский-старший, очнувшись, вытер с губ пену, буркнул в трубку:

– Да, сейчас.

И вышел из комнаты. Настя вынула из сумочки диктофон и выключила его. Зря дядя Глеб ей не поверил и решил не проверять сумочку. Его откровения ей пригодятся...