– Вы ошиблись дверью, солнышко мое, – как-то хлестко, наотмашь сказала она с недоброй лаской. – В этом несуразном доме действительно все учрежденья похожи друг на дружку... но вам лучше поискать в другом крыле здания.

Чтобы не вступать в общенье с дикарем, она даже не спросила, как он попал сюда сквозь многослойное охраненье, но еще обиднее было, пожалуй, что у женщины действительно имелись основанья именно так истолковать его нетерпенье. Впрочем, она заметно насторожилась, когда посетитель напрямки, пусть без полагающегося извиненья, заявил о своей неотложной нужде повидать Дымкова, известного под такой фамилией лишь в самом тесном их кругу. Юлия и раньше, по некоторым несомненным признакам, имела случай догадаться о плебейском, даже пугающем происхожденье этого подозрительного господина, несмотря на его фантастический дар. Последовал рапирный обмен незначащими фразами, причем женщина все поглядывала на дверь в ожиданье отца, который вышел ненадолго подготовить свои лекционные аппараты и пока не возвращался.

В ответ на законное недоуменье, какого рода имеются у товарища причины нервировать артиста перед столь ответственным выступлением, Никанор объявил с заминкой, выдававшей его душевное нездоровье, что хотел бы получить от Дымкова, как недавно прибывшего из недр вселенной, кое-какие сведения из практической астрономии.

– Успокойтесь... и что же именно притягивает вас в астрономии? – тоном показного безразличия спросила Юлия.

В свою очередь и Никанор тоже сделал поправку на чисто дамскую осведомленность в небесных науках:

– Ну, звезда Бетельгейзе, например.

– Это действительно назревший вопрос нашей современности, – поддержала Юлия. – Он и меня тоже гложет с некоторого времени. Если не секрет, то... что интересует вас на этой звезде?

– Да многое... в частности, откуда у ней берется, при ее разреженности такая температура, свыше трех тысяч.

– Ах, вот что?.. это совсем нетрудно. Ступайте пока в буфет и запишите там на столике ваши вопросы, но поразборчивей, пожалуйста! – И тоном усыпленья обещала передать заполненную бумажку по адресу в следующем же антракте, которого не будет.

В разговоре она придерживала за спиной сдвинутые полы глухой складчатой драпировки, как бы рассчитанной на максимальное поглощение пыли... Но вот они немножко разошлись. Никанору с его предпоследней ступеньки частично открылась для обозрения комната за нею, обитая помпезным красным штофом с позолоченными лилиями и уж верно не без умысла обставленная такой же старомодной пышной мебелью в духе времен незабвенного Джузеппе. Кстати, овальный портрет его в рединготе и с шамбарьером висел прямо над тахтой, где, к немалому удивленью Никанора, буквально в десятке шагов от него, возлежал сам он, величайший маг современности, озабоченно созерцая гостя сквозь бесцветное пламя зажигалки. В следующее мгновенье Юлия перехватила Никаноров взгляд, кольца звякнули, и складчатая ткань сомкнулась, но и скрываться дольше стало Дымкову ни к чему. Первая же его сбивчивая фраза с попыткой оправдаться в непростительном забвенье друзей показала несомненные успехи в освоении ходовых навыков людского общежития, прилгнуть во спасение прежде всего. Будто бы чуть не каждое утро рвался хоть на часок в Старо-Федосеево, но всегда какая-нибудь неотложность поважнее меняла его планы. Из виноватого чувства или конспирации ради он даже о Дуне не помянул, и студента, почти ревновавшего к их дружбе, несколько обидело подобное небрежение, хотя понимал, что от ангела, в некотором роде полупризрака, не подчиненного формальной логике, явления феерического, и нельзя ждать постоянства. Но опять разоруживающая ребячливость слышалась в его рассужденьях о своем истинном призвании – делать радость людям, даже хвастовство в его ссылках на круглосуточную занятость, да ему и в самом деле льстила поднявшаяся вокруг суматоха лести, переполоха и восхищения, каждодневная давка у цирковых касс, головокружительная толчея восторженных ротозеев, барышников и газетчиков, именно та прельстительная и для многих нынешних деятелей перегрузка мнимыми делами, когда нехваткой времени на личные потребности покрывается сомнительная полезность их работы.

– Да уж и сам вижу, – холодно посмеялся Никанор. – Мы вас свеженького помним прямо из скорлупки... а как всемирным факиром заделались, так и память враз поослабла на всякую старо-федосеевскую голь!

– Нет же, и вправду, кроме вечерних представлений у нас теперь редкий день обходится без концерта. Да подтвердите же ему, Юлия!

– В текущем месяце сверх договорных у нас пока запланировано что-то около четырнадцати добавочных выступлений, – сухо сообщила та и, отойдя в глубь помещения, стала красить губы.

Нечего было думать об отмене хоть одного из них. Вряд ли стоило ссориться с самим Наркомздравом, откуда чуть не каждые два дня трезвонили насчет встречи с ведущими медработниками столицы, еще неудобней было обижать отказом областной клуб рабоче-крестьянской милиции, и уж вовсе недопустимо обходить сказкой безгласных ребяток из сиротского дома. Впрочем, можно было бы завтра попозже выкроить часок на посещенье друзей, если кончить представленье чуть пораньше.

– Как у нас завтра, Юлия?

Она справилась с записью в крохотном блокноте:

– Сейчас скажу... вот. Научно-показательный сеанс в редакции психоневрологического журнала.

– Да, да, помню, – подтвердил Дымков и принялся объяснять срочно возникшую необходимость обелиться перед общественностью после одного, по счастью, ненапечатанного читательского письма под названием сомнительный аттракцион. – Потом ужин, хотя мне ничего нельзя, кроме изюма... но не подумайте только, милый Никанор, что мне самому нравится такая жизнь.

– Что-то сомнительно, – усмехнулся Никанор, со значением покосившись на женщину, красившую губы в стороне.

Время утекало зря, и не оставалось надежды, что та хоть на минутку покинет их до выступления.

– Нет, я и в самом деле чувствую небольшое переутомленье... вон, даже микстуру прописали! – кивнул он на дымчатый флакон с розовым бумажным шлейфом возле небольшой коробки с цукатами и не без детского самодовольства последил, оценен ли его подвиг перед человечеством. – Я бы мог даже сегодня, сейчас, прямо сквозь стенку, но в ложу приехали большие власти. Давайте лучше условимся прямо на субботу попозже вечерком!