констатировали сотрясение мозга средней тяжести, внутреннее кровотечение и смещение позвонков. К вечеру температура Ахрозова была сорок и два. Он пришел в себя только затем, чтобы назначить Гришу Епишкина исполняющим обязанности директора.

Звонок о наводнении застал Константина Цоя в Гонконге, где Альбинос договаривался о регулярных поставках стального проката. Звонил сам губернатор: он был в истерике, и визгливые интонации Орлова живо напомнили Цою о сексуальной ориентации главы области.

– Там затопило все, – орал губернатор, – там семнадцать трупов! Пол-Павлогорска, мостов нет, света нет, все в шламе этом ихнем, как в дерьме! Вы обещали, что выкинете их к концу недели, а знаете, что говорит МЧС? Они говорят, что это из-за электричества, насосы то включались, то выключались, вот дамбу и доконало!

– А Богоявленская плотина? – спросил Цой. – Ее прорвало?

– Ахрозов ее взорвал! К чертовой матери, ее и Нижнесушинку! Это катастрофа!

– Напротив, Алексей Геннадьевич, – сказал Цой, – это подарок судьбы. Разве вы не поняли, что ГОК теперь в наших руках?

Спустя три часа губернатор Орлов созвал журналистов и сделал сенсационное заявление:

– Авария на ГОКе была вызвана предельной некомпетентностью его руководства, хищническим подходом к эксплуатации природных ресурсов. Мы создали специальную комиссию для подсчета ущерба, нанесенного этой аварией экономике области. Мы призываем всех граждан, пострадавших при аварии, обращаться в эту комиссию. Администрация города и области намерена взыскать всю сумму ущерба с владельцев ГОКа, и, в случае отказа от ее выплаты, мы обратимся в суд с иском о банкротстве Павлогорского горно-обогатительного комбината.

Денис улетел из Павлогорска спустя два дня, на вертолете. Других способов сообщения с внешним миром у города не было.

Через час Денис приземлился в Ахтарске, а еще через пятнадцать минут подъехал к Сосновке.

Было чудесное осеннее утро: вдоль степной дороги лежала легкая изморозь, солнце, высоко стоявшее в небе во время полета, теперь снизилось и только выкатывалось из-за холмов. Черепичные кровли нарядных коттеджей были, словно глазурью, покрыты замерзшей росой, охранники в чистеньком камуфляже козырнули Денису, когда его черный «Гелендваген» нырнул в поспешно раздвинувшиеся ворота поселка. Казалось невероятным, что за двести километров отсюда такое же осеннее утро потонуло в разоре и грязи.

По случаю воскресенья Извольский был дома: он только что покончил с завтраком и теперь ждал Дениса в большой гостиной. Двусветная зала была отделана мрамором и бронзой; две пальмы задумчивчиво шевелили листьями, похожими на зеленые растопыренные пятерни, и в другом конце гостиной пылал камин.

– Выл сегодня на ГОКе? – спросил Извольский.

– Вчера был.

– Ну и что?

– Ничего. Воду откачивают. Насосы все сдохли. Экскаватор кверху брюхом плавает. Шагающий.

Извольский долго молчал. Потом сказал:

– Я не могу ходить по одной земле с Цоем.

Денис почувствовал, как где-то внизу живота нарастает ком липкого страха.

– Ты не мог бы выразиться яснее? – спросил Денис.

Извольский сидел абсолютно неподвижно. Тишина в гостиной была такая, что Денис слышал, как тикают его наручные часы. Они тикали, наверное, с полминуты, прежде чем Извольский сказал:

– Я выразился предельно ясно, Денис. На ГОКе погибли семнадцать человек. Их убил Константин Цой.

Если когда-нибудь в жизни Денис был ошарашен приказом Извольского, то именно в этот раз. Сляб дал вице-президенту своего холдинга недвусмысленный приказ – убить Альбиноса.

И он это сделал тогда, когда все вокруг и так густо воняло уголовщиной, а самого Дениса черловские СМИ – и, что гораздо важнее, черловские милиционеры, – впрямую подозревали в организации по крайней мере трех убийств, связанных с конфликтом.

С технической точки зрения убийство Цоя, действительно, предоставляло массу преимуществ. Подобно Извольскому, Цой был совершенно незаменимой деталью своей империи: той осью, вокруг которой вращалось колесо.

Плюсом тут было то, что Цой был фигурой совершенно неизвестной для публики, даже еще более, чем Извольский. Он ни разу не появлялся на телеэкране, ни разу не давал интервью, и если какому-нибудь фотографу удавалось его снять на правительственном празднике, который Цой посещал по долгу службы, то в газету потом приезжал немногословный пресс-секретарь группы «Сибирь», платил деньги и забирал с собой негатив.

Это значило, что киллер – даже очень высокого класса – понятия не будет иметь, кто такой Константин Цой. А стало быть, не поймет, какая опасность угрожает ему самому после гибели Цоя. Ибо точно также было совершенно ясно, что шум после смерти Цоя поднимется невероятный, и киллер должен быть мертв раньше, чем сообразит, кого он убил.

Был и еще один положительный момент. Несмотря на то, что склока между Извольским и Цоем переросла уже все мыслимые пределы и заполняла собой все черловские, сибирские и общероссийские СМИ – Извольский был отнюдь не единственным человеком, имевшим к Цою такой счет, который обыкновенно оплачивают из автоматного рожка.

Цой пер по жизни, как бронетранспортер, подхватывая любые плохо лежащие заводы и пачками выкидывая директоров из окошек. Мудрено ли было нарваться? Так что, если акция будет удачной, то Извольский с полным правом сможет развести руками и подосадовать: мол, мало ли у Цоя было врагов? А если мы были самые крупные, так мы же – и самые цивилизованные. Мало ли какой отморозок воспользовался нашим конфликтом и утолил за наш счет свою жажду мести?

Более того. Извольский мог отдать приказ в порыве ярости, – но он приказал лишь то, что долго и логично обдумывал. Кто становился во главе группы «Сибирь» со смертью Цоя? Его младший партнер Фаттах Олжымбаев. А на кого работал Фаттах последние несколько месяцев? На Извольского.

И компромата на Фаттаха было так много, что даже со смертью Цоя он не обесценивался. Ведь в живых оставался Бельский. И если Фаттах не будет работать на Извольского, сдав ему почти все, что стояло на кону (объяснить это было нетрудно, – ребята, у нас тут такое, нам не до войны, свое б не потерять), – то Бельский получит все доказательства того, что Фаттах обкрадывал Альбиноса и мечтал получить в жены его девушку. Вполне достаточные мотивы, чтобы организовать убийство хозяина.

Проблема была в другом. Можно было сколько угодно впаривать публике, что АМК не имеет отношения к смерти Цоя. Можно было сколько угодно давить на Фаттаха, угрожая сдать его Бельскому. Можно было, с помощью благожелательного Ревко, объясниться даже в Кремле.

Но была еще одна инстанция, которая не имела отношения к продажным СМИ, развратным чиновникам и купленным следователям. Ее звали Степан Бельский. И как, скажи на милость, Слава собирался убедить – или нейтрализовать – его?

На следующий день в городе Конгарске открылось большое промышленное совещание: полпред президента Александр Ревко приехал полюбоваться Конгарским вертолетным заводом и именно в Конгарск созвал подотчетных ему губернаторов. Ревко с удовольствием провел журналистов по цехам КВЗ. Экспортом вертолетов полпред руководил лично: и в результате за шесть месяцев, прошедших с момента его вхождения в государственный холдинг «Южсибпром», КВЗ экспортировал около сорока вертолетов и заключил контракты на модернизацию с пятью странами на общую сумму около восьмидесяти миллионов долларов.

– А правда, – сказал какой-то ушлый журналист из «Коммерсанта», – что это те страны, где вы лично меняли президентов?

Ревко засмеялся и на вопрос не ответил.

Когда с официальной частью было покончено, Ревко уехал на торжественный ужин с губернаторами и промышленниками. Выло уже два часа ночи, когда Извольский и Ревко наконец смогли остаться одни. Предметом их обсуждения была очевидная некомпетентность нынешнего руководителя «Южсибпрома».