я бы принял цианистый калий, но за это я не отвечаю,
– Но как же
Четвертый задумчиво обошел стол и остановился возле ликвидатора, стоявшего у кофеварки.
– Ты ведь занимаешься у нас бухгалтерией, да?
– Да.
– Сколько у нас денег?
– Несколько миллионов франков.
– Можешь быстро добыть еще?
– Никто не спрашивает, зачем нам деньги. Мы звоним по телефону, и их переводят телеграфом. Разумеется, потом мы отчитываемся: известно ведь, что нас ждет в случае обмана.
– То же самое ждет нас и сейчас, не так ли?
– В общем – да. Смерть.
– Позвони и попроси максимум возможного. Намекни, что мы собираемся прибрать к рукам президента Франции или председателя палаты депутатов.
– Это позволит получить максимум. Они вышлют немедленно, но деньги мы получим, когда откроется Алжирской банк. Сейчас пятый час, банк открывается в девять.
– Меньше, чем через пять часов, – констатировал Ноль-Семь, глядя на Четвертого. – О чем ты думаешь?
– Об очевидном. Если мы здесь останемся, нас ликвидируют… Может, вам и не понравится то, что я сейчас скажу, но, по-моему, ради дела нам лучше остаться живыми, чем умереть. Особенно если мы умрем из-за неумелых действий других – как-никак мы еще многое можем сделать… У меня есть пожилой дядюшка, он живет недалеко от Буэнос-Айреса, в семидесяти милях к югу от реки Ла-Плата. Он из тех, кто бежал после падения «третьего рейха». Его семья по-прежнему считает Германию святыней. Имея паспорт, мы можем вылететь туда, а семья дяди даст нам убежище.
– Это лучше, чем смерть, – сказал Седьмой.
– Неоправданная смерть, – добавил другой ликвидатор.
– Но есть ли уверенность в том, что мы продержимся пять часов и никто до нас не доберется? – спросил ликвидатор-бухгалтер.
– Да, но надо отключить телефоны и уйти, – ответил Четвертый. – Упакуем то, что нам понадобится, сожжем то, что подлежит уничтожению, и уберемся отсюда. Впереди у нас долгий день и ночь. Быстро – рвем досье и все бумаги, бросаем их в металлические корзины для мусора и сжигаем.
– Я даже рад такому исходу, – с облегчением произнес Ноль-Семь.
Так фанатики нашли удобную зацепку, и, когда бумаги в первой корзине загорелись, бухгалтер распахнул окно, чтобы выпустить дым.
Нокс Тэлбот, директор ЦРУ, открыл входную дверь и впустил Уэсли Соренсона. Вечерело, и вирджинское солнце опускалось за полями имения Тэлбота.
– Приветствую вас в моем скромном доме, Уэс.
– Черта с два скромном! – воскликнул шеф отдела консульских операций. – Ты что, владеешь половиной штата?
– Только малюсенькой его частичкой. Остальное предоставил белым.
– Здесь очень красиво, Нокс.
– Не стану спорить, – согласился Тэлбот, проходя с Соренсоном через экстравагантно обставленную гостиную на большую застекленную веранду. – Выпьешь чего-нибудь?
– Нет, спасибо. Мой кардиолог разрешает мне три унции в день, а я принял уже четыре. Когда вернусь домой, будет уже шесть: с женой-то ведь надо выпить.
– Тогда за дело. – Тэлбот протянул руку и взял папку с черной окантовкой. – Начнем с компьютеров «АА-ноль», – сказал он. – Не за что, ну абсолютно не за что уцепиться. Я не ставлю под сомнение Гарри Лэтема и его источник, но если они правы, то все закопано так глубоко, что не обойтись без помощи археолога.
– Они правы, Нокс.
– Не сомневаюсь, а потому и продолжаю поиски: я сказал, что ввожу новую систему ротации, и заменил всю группу. Объяснил это необходимостью продвигать людей по службе.
– Как это произошло?
– Не слишком спокойно, но без явных возражений, а я как раз и высматривал тех, кто станет возражать. Конечно, группа, которая работала раньше, теперь у меня под микроскопом.
– Еще бы, – отозвался Соренсон. – А как насчет Крёгера, Герхарда Крёгера?
– Это куда интереснее. – Тэлбот перевернул несколько страниц в папке. – Вначале он был своего рода гением в области хирургии мозга – не только удалял опухоли, но и снимал внутричерепное давление, а это излечивало больных.
–
– Он исчез. В сорок пять лет ушел с поста заместителя главного хирурга нюрнбергской больницы, заявив, что выдохся и психологически не способен больше оперировать. Крёгер женился на прекрасной операционной сестре Грете Фриш, и они уехали в Швецию – это последнее, что о нем слышали.
– А что говорят шведские власти?
– Вот это-то и любопытно. Он появился в Швеции, в Гетеборге, четыре года назад как турист. Записи в отеле показывают, что они с женой провели там два дня и уехали. Здесь следы обрываются.
– Он вернулся, – сказал шеф отдела консульских операций. – Думаю, что на самом деле он никуда и не уезжал. Просто нашел себе другое занятие, вместо того чтобы лечить больных.
– Что же, черт подери, это может быть, Уэс?
– Не знаю. Возможно, он теперь из здоровых делает больных. Просто не знаю.
Дру Лэтем открыл глаза – его разбудили звуки улицы, доносившиеся громче обычного из- за разбитого в спальне стекла. Витковски вместе с морскими пехотинцами повез захваченных нацистов в аэропорт, и кому-то надо было остаться в квартире. Слишком уж соблазнительно разбитое окно. Дру подвинулся к другому краю кровати и встал, проверяя, нет ли на полу осколков стекла. Их было несколько, и он осторожно обошел стекло. Сдернув со стула брюки и рубашку, он оделся и направился к двери. За столом в гостиной Витковски и Карин пили кофе.
– Вы давно встали? – спросил их Дру.
– Мы дали вам поспать, дорогой.
– Опять «дорогой». Убежден, что это слово не продиктовано нежностью.
– Это самое обычное слово, Дру, – возразила Карин. – Вы просто поразили меня прошлой ночью – вернее, сегодня утром.
– Полковник, разумеется, поразил вас еще больше.
– Конечно, малыш, но ты держался что надо. Не растерялся перед лицом врага.
– Не поверите, мистер Сладкоголосый, но я уже бывал в таких переделках. Не могу сказать, чтобы гордился собой – речь идет только о выживании.
– Идите сюда, – сказала Карин, вставая. – Я сварю вам кофе. Присаживайтесь, – продолжала она, направляясь на кухню. – Возьмите третий стул.
– Уверен, она не предложила бы мне кофе, будь я у нее, – заметил Лэтем, нетвердыми шагами направляясь к столу. – И как же развивались события, Стэнли? – спросил он, садясь.
– Все получилось, как мы хотели, юноша. В пять утра я посадил наших ублюдков на самолет в Вашингтон, и об этом никто не будет знать, кроме Соренсона.
– Что значит «не будет»? Разве ты не звонил Уэсу?
– Я говорил с его женой. Однажды я с ней встречался и ни с чем не спутаю ее полуамериканского, полуанглийского произношения. Я попросил ее передать директору, что на авиабазу Эндрюс в четыре десять утра по их времени прибудет пакет под кодовым названием Питер-Пэн-Два. Она обещала передать это Соренсону, как только он явится.
– Это не слишком надежно, Стэнли. Тебе следовало попросить подтверждение.
Зазвонил телефон. Полковник поднялся и, быстро пройдя через комнату, взял трубку.
