вокруг, думая, что убьет этого Лэтема. Однако американцы ничего не узнали – он умер по пути в посольство.

– Понятно, – сказал Ханс Траупман, меняя позу. Он лишь изредка глядел на Гюнтера Ягера, будто ему не хотелось приковывать к себе взор нового фюрера. – А наш зонненкинд, Жанин Клуниц, жена американского посла?

– Ну, чтоб узнать о случившемся с ней, и информаторы наши не нужны, Ханс. Об этом писали газеты в Европе, Америке – повсюду, и есть свидетели. Она чудом избежала засады израильских экстремистов, охотившихся за Кортлендом из-за недовольства якобы проарабским Госдепартаментом. Ее ранили, и, к несчастью, наш зонненкинд Клуниц выжила. Через день-два, заверили меня, она умрет.

– И наконец, Гюнтер… mein Fuhrer…

– Я уже говорил, Ханс, между нами это лишнее.

– Для меня не лишнее. Вы гораздо значительнее, чем был гангстер из Мюнхена. Вы высокообразованный человек, исторически и идеологически оправданная фигура, вызванная к жизни ситуацией, сложившейся не только в Германии, но и во всех странах. Калеки от рождения, низшие расы и посредственности повсюду занимают влиятельные посты в правительствах, и вы, как никто иной, понимаете – эту разрушительную тенденцию надо остановить. Вы можете этого добиться…

– Спасибо, Ханс, но вы сказали «и наконец» – что наконец?

– Да этот Лэтем, глубоко засекреченный офицер ЦРУ, который проник в долину и был разоблачен Герхардом Крёгером…

– Что он?

– Лэтем еще жив. Он хитрее, чем мы думали.

– Он же человек, Ханс. Всего лишь плоть, кровь и сердце, которое можно остановить – пробить пулей или ножом. Я отправил две команды блицкригеров в Париж с этим заданием. Они не провалят операцию. Не посмеют.

– А женщина, с которой он живет?

– Эта шлюха де Фрис? – спросил новый фюрер. – Ее надо убить вместе с ним – или лучше до него. Ее внезапная смерть лишит его силы, он станет более уязвимым, наделает ошибок… Ради этого вы и приехали, Ханс?

– Нет, Гюнтер, – сказал Траупман, встав со стула и шагая между тенью и светом двух фонарей. – Я приехал сказать вам правду – правду, как я ее понял из своих собственных источников.

– Собственных источников?

– Они не отличаются от ваших, уверяю вас, но я старый человек, поднаторевший в болтах и гайках хирургии. И слишком часто пациенты ходят вокруг да около своих симптомов, опасаясь услышать безнадежный диагноз. В конце концов обретаешь умение распознавать частичный самообман, неправду.

– Нельзя ли пояснее.

– Хорошо, и у меня есть подтверждение того, что я скажу. Герхард Крёгер не умер. Я подозреваю, что он жив и его держат в американском посольстве.

– Что? – Ягер вскочил со стула.

– Я послал своего человека в отель «Интерконтиненталь» с официальными французскими документами, естественно, чтоб он расспросил клерков-свидетелей. Они все говорят по-английски и сказали, что ясно слышали, как один из охранников на балконе крикнул, что «маньяка» ранили в ноги и он еще жив. Его увезли на «Скорой помощи». Повторяю, он еще жив.

– Боже мой!

– Дальше. Мои люди опросили свидетелей нападения на американское посольство, когда посла тяжело ранили, и жена его вроде бы выжила. Эти свидетели никак не могли взять в толк последующие сообщения по телевидению и в газетах. Они рассказали нашим людям, что у женщины грудь и лицо являли собой сплошное месиво… «Как же она могла выжить?» – недоумевали они.

– Значит, наши люди свою работу сделали. Она мертва.

– Почему тогда это хранится в тайне? Почему?

– Да все из-за этого проклятого Лэтема! – воскликнул Ягер, и его ледяные глаза снова наполнились ненавистью. – Он пытается провести нас, заманить в ловушку.

– Вы его знаете?

– Нет, конечно. Я знаю таких, как он. Всех их шлюхи испортили.

– Вы ее знаете?

– Да нет же, господи! Но еще со времен легионов фараонов шлюхи всегда портили армии. Они едут следом в своих крытых экипажах, истощая силу солдат ради нескольких мгновений неземного удовольствия. Шлюхи!

– Суждение верное, Гюнтер, и я его не оспариваю, однако оно не очень-то связано с тем, о чем я говорю.

– Тогда о чем же вы, Ханс? Вы утверждаете, будто на самом деле все не так, как мне доложили, а я отвечаю – вы, возможно, правы, наши враги пытаются расставить нам ловушки – так же, как и мы им. Что тут нового – лишь то, что мы выигрываем. Оцените обстановку, дружище. Американцы, французы и англичане находят нас везде и нигде не находят. В Вашингтоне под подозрением сенаторы и конгрессмены; в Париже двадцать семь членов палаты депутатов подделывают под нас законы, и глава Второго бюро у нас в кармане. В Лондоне потеха: находят нерасторопного советника министерства иностранных дел и не замечают первого помощника министра, которого так бесит иммиграция чернокожих, что он сам мог бы написать «Майн кампф»! – Ягер замолчал, поднялся со стула. Он стоял на вымощенном плитами дворике, глядя через цветочную изгородь на спокойные воды Рейна. – И при всем этом наша работа в менее крупных масштабах впечатляет еще больше. Один американский политик как-то сказал: «Вся политика делается на местах», и он был прав. Адольф Гитлер это понимал, потому и получил рейхстаг. Натравить одну расу на другую, одну этническую группу на другую, один экономический класс на другой, из которого первый вроде бы все соки выжал, и тем самым вызвать хаос, где и образуется вакуум власти. Он проделывал это в каждом городе – в Мюнхене, Штутгарте, Нюрнберге, Мангейме; солдаты везде распространяли слухи, сеяли недовольство. Наконец, он ринулся в политический Берлин и взял его, у него бы это не получилось без неустойчивой, но подкрепляющей поддержки удаленных территорий.

– Браво, Гюнтер! – воскликнул Траупман, аплодируя ему. – Вы так четко, так объемно видите перспективы.

– Тогда что вас так беспокоит?

– То, о чем вы, может, и не знаете…

– Например?

– В Париже взяли живьем двух блицкригеров и переправили их в Вашингтон.

– Мне об этом не сообщили, – сказал Ягер ледяным тоном.

– Сейчас это уже не важно. Их застрелил в комплексе в Вирджинии наш агент в ЦРУ.

– Он кретин, канцелярская крыса! Мы платим ему двадцать тысяч американских долларов в год, чтобы он сообщал нам, чем занимаются другие отделы.

– Теперь он просит двести тысяч за выполнение приказа, который, как он считает, был бы ему отдан, если б он стоял выше по служебной лестнице.

– Убейте его!

– Это не очень хорошая идея, Гюнтер. Сначала надо узнать, кому он мог рассказать о нас. Вы справедливо заметили, что он кретин, так он еще и хвастун.

– Свинья! – взревел Ягер, отворачиваясь от света фонарей.

– Эта свинья оказала нам значительную услугу, – добавил врач. – Мы еще потерпим его какое-то время, даже повысим. Придет время – сдадим ему другие карты, и он превратится в благодарного раба.

– Ax, дорогой Ханс, вы так мне нужны. Ваш ум точен, как рука хирурга. Если б моего предшественника окружало побольше таких, как вы, людей, он бы до сих пор отдавал приказы британскому парламенту.

– Раз вы так благожелательно настроены, я надеюсь, выслушаете меня, Гюнтер.

Траупман прошелся по патио, двое мужчин оказались лицом к лицу в мерцающих тенях.

– Когда я вас не слушал, мой старый друг и наставник? Вы мой Альберт Шпеер, только вместо точного