аналитического ума архитектора у вас точный аналитический ум хирурга. Гитлер совершил ошибку, отказавшись в конце концов от Шпеера, уступая прихотям Геринга и Бормана. Я такой ошибки никогда не совершу. В чем дело, Ханс?
– Вы были правы, когда говорили, что мы выигрываем битву нервов у наших врагов. Вы также точно заметили, что в определенных местах, особенно в Соединенных Штатах, наши зонненкинды проявили себя наилучшим образом, сея раскол и недовольство.
– Я поражен своими собственными оценками ситуации, – прервал его Ягер с улыбкой.
– В том-то и дело, Гюнтер, это всего лишь оценки, основанные на последней информации… Однако ситуация может измениться – и измениться быстро. Именно сейчас мы, возможно, достигли кульминации нашего стратегического успеха.
– Почему кульминации?
– Потому что нам расставляют слишком много ловушек, о которых мы не подозреваем. Возможно, мы никогда не окажемся в таком выгодном положении, как сейчас.
– Значит, вы хотите сказать: «Завоевывайте Англию сейчас, mein Fuhrer, не медлите»? – опять прервал его Ягер.
– «Водяная молния», конечно, – сказал Траупман. – Надо с ней поспешить. Найдено шесть планеров «Мессершмитт МЕ-323», их ремонтируют. Следует без промедления нанести удар, как можно скорее отравить резервуары Вашингтона, Лондона, Парижа – вскоре будет подготовлен наш летный состав. Когда начнется паника, правительства будут парализованы, наши люди повсюду займут влиятельные посты, придут к власти.
Женщину вынесли на носилках из американского посольства на виду у прохожих, спешивших на авеню Габриель. Тело ее было накрыто простыней и легким хлопчатобумажным одеялом; длинные темные волосы рассыпались по маленькой белой подушке, лицо закрывала кислородная маска, а глаза защищал от парижского солнца серый шелк. Слухи распространялись быстро, чему способствовали мелькавшие в собравшейся толпе несколько атташе посольства, тихо отвечавшие на вопросы.
– Это жена посла, – сказала одна из женщин по-французски. – Так сказал американец, я слышала. Бедняжка, она пострадала вчера вечером во время этой жуткой перестрелки.
– Сколько можно терпеть эту преступность! – возмутился мужчина в очках. – Нам надо вернуть гильотину!
– Куда ее везут? – спросила другая женщина, морщась от чужой боли.
– В больницу «Хертфорд» в Леваллуа-Перре.
– Правда? Но ее ведь называют английской больницей.
– Там, говорят, для ее ран самое современное оборудование.
– Кто это сказал? – вмешался в разговор возмущенный француз.
– Да вон тот здоровый парень… где же он? Только что был здесь, это он и сказал.
– Она сильно пострадала? – спросила молоденькая девушка с книгами в рюкзаке, вцепившись в руку своего спутника, юного студента.
– Я слышал, один американец говорил, ее ранение очень болезненное, но для жизни не опасное, – ответил еще один француз, секретарь или скромный администратор с большим коричневым пакетом под мышкой. – Пробито легкое, ей трудно дышать. На ней кислородная маска. Как жаль!
– Жаль, что американцы вмешиваются не в свое дело, – сказал студент. – Ей всего лишь трудно дышать, а кого-нибудь из нас, кто серьезно болен, отпихивают в сторону, чтоб создать ей все условия.
– Антуан, как ты можешь?
– Запросто. Я же изучаю историю.
– Пес ты неблагодарный! – закричал пожилой мужчина с небольшим военным крестом на отвороте пиджака. – Я воевал вместе с американцами и вошел с ними в Париж. Они спасли наш город!
– Сами по себе, солдат? Не думаю… Пошли, Миньон, отсюда.
– Антуан, ну ты даешь! Твой радикализм не просто устарел, это занудство.
– Маленький трахальщик, – сказал старый солдат, обращаясь ко всем сразу. – Это слово я, кстати, узнал от американцев.
А в посольстве, в кабинете Стэнли Витковски, напротив стола полковника сидел, сгорбившись, безутешный Клод Моро.
– К счастью, – сказал он устало, – мне деньги не нужны, я никогда не смогу потратить то, что есть, в Париже или даже во Франции.
– О чем вы? – спросил Стэнли, закуривая кубинскую сигару с довольным выражением лица.
– Если вы не знаете, полковник, тогда, как говорят в американской армии, вас нужно «с позором выгнать из-за физической и моральной непригодности».
– Почему? С головой у меня все в порядке, и я занимаюсь тем, в чем совсем неплохо разбираюсь.
– Господи, Стэнли, я солгал своему Бюро, спешно собранному комитету палаты депутатов,
– Но вы же не были под присягой, Клод.
– Merde! Вы с ума сошли!
– Черта с два! Мы ее накрыли и внесли сюда, прежде чем кто-то сообразил, что эта сука мертва.
– А это сработает, Стэнли?
– Пока да… Послушайте, Клод, я просто пытаюсь вызвать замешательство. Лэтем, за которым охотятся нацисты, как раз тот, кого они убили, но они об этом не знают, поэтому направляются за вторым, и мы их ждем. А сучка посла не менее важна для них, может, еще важнее, поскольку они вычислили, что нам известно, кто она такая. В конце концов, граф Страсбургский не от столбняка же хотел ей прививку сделать. Немного удачи да чуть-чуть вашей выдумки – и ваша шарада окупится…
– Выдумки? – задохнулся Моро, прерывая его. – Вы хоть представляете, что я
– Черт, дайте разумное объяснение. Вы сделали это для его собственного блага. У вас были основания полагать, что его кабинет прослушивается.
–
– Хорошо, это не пойдет, – согласился Витковски. – А как насчет проверки благонадежности его главных помощников?
– Мы это проделали самым тщательным образом несколько месяцев назад. Однако в вашей идее увильнуть от прямого ответа что-то есть.
– Для блага самого президента, – прервал его полковник, глубоко и с удовольствием затягиваясь сигарой.
– Да, точно. О чем он не знает, за то не отвечает, а мы имеем дело с психопатами, с убийцами- фанатиками.
– Не улавливаю связи, Клод, но начало положено. Кстати, спасибо за подкрепление в больнице. Кроме двух сержантов и капитана, мои пехотинцы не сильны во французском.
– Ваш капитан приезжал сюда по студенческому обмену. У одного сержанта родители французы, он выучил наш язык еще до английского, а знания второго сводятся к непристойностям и умению договориться с проститутками.
– Отлично! Нацисты – это сама непристойность, так что он отлично подходит.
– Как держится наша стенографистка, изображающая мадам Кортленд?
– Как заряженное ружье, – сказал полковник.
– Это опасно.
– Знаете ли, она – еврейка из Нью-Йорка и ненавидит нацистов. Ее дедушку с бабушкой отправили в газовую камеру в Берген-Бельзене.
– Странно, правда? Дру Лэтем как-то сказал: «Что пошло по кругу, по нему и вернется». Это очень верно в человеческом плане.
– Верно то, что, когда какой-нибудь нацистский гад заявится за новой миссис Кортленд, а это обязательно будет, мы его прижмем и расколем.
