– Вошла и не вышла. Мои люди считают, ее куда-то увезли. За домом обнаружили служебный вход и маленькую стоянку. А что?
– Может, это неудачный бросок через все поле, Клод, но у того нациста в Булонском лесу было кое-что еще. Пропуск в луна-парк на окраине города.
– Странная вещь для такого человека…
– Я и говорю, это дальний бросок, но согласитесь: довольно странно, что нацистский киллер хранит в бумажнике пропуск в комнату смеха.
– Стоит попытаться, – сказал Моро.
– Я свяжусь с Витковски. Как только придет машина за Карин, я тут же получу и квитанцию и пропуск. А пока вызывайте свой тайный экипаж и ждите меня у бокового входа в отель.
– Договорились. Оружие у вас есть?
– Я вчера вечером не вернул пистолет Алана Рейнольдса сержанту. Он так рассвирепел из-за моей отлучки из отеля, что я боялся, он наденет перчатки, застрелит меня и скажет, будто это сделал Рейнольдс. Так что у меня их теперь два.
– Интересная мысль. Кто-нибудь из моих, наверно, так бы и поступил. До встречи.
– Приезжайте. И поскорей.
Дру повесил трубку и посмотрел на Карин, которая стояла у тахты. Лицо ее явно выражало недовольство.
– Я сейчас звоню полковнику, хочешь поздороваться?
– Нет, хочу поехать с тобой.
– Оставьте, леди, вы едете к врачу. Ты думаешь, обманула меня вчера вечером? Ничего подобного. Ты ушла в ванную, и тебя долго-долго не было. Я включил свет и увидел кровь возле подушки. А потом нашел бинты в корзине. У тебя кровоточила рука.
– Да ничего особенного…
– Пусть мне врач это скажет. И кстати, если это так, почему тогда у тебя рука согнута в локте, вопреки земному притяжению? Ты что, благословляешь кого-то или опять не хочешь запачкать бинт?
– А ты наблюдательный, мерзавец!
– Так болит, значит?
– Приступами, изредка. Это ты, наверное, виноват.
– Давненько ты мне ничего приятного не говорила.
Лэтем встал из-за стола. Они подошли друг к другу и обнялись.
– Господи, как хорошо, что я тебя нашел!
– А я тебя, милый мой.
– Мне так хотелось бы подыскать какие-то удивительные слова, способные точно передать, что я чувствую. Да вот только у меня опыта маловато. Прости, я, наверное, сморозил чушь.
– Вовсе нет. Ты взрослый мужчина и к тому же не монах. Поцелуй меня.
Они долго и страстно целовались, чувствуя, как нарастает возбуждение. Тут, конечно же, как всегда, зазвонил телефон.
– Ответьте, офицер Лэтем, – шутливо приказала Карин, осторожно высвобождаясь и глядя ему в глаза. – Кто-то очень своевременно пытается нас остановить. Работать надо.
– Меня эта форма что, в генерала превратила? – парировал Дру, одетый в гражданское. – Если да, тот сукин сын, кто б он ни был, просидит пятьдесят лет в Левенворте.
Он подошел к столу и поднял трубку:
– Слушаю.
– Если б ты мне подчинялся, – резко сказал полковник Витковски, – то провел бы остаток жизни в Левенворте за нарушение долга!
– Именно такую участь я и готовил, но только для тебя. Правда, я временно лишился чина.
– Заткнись. Только что позвонил Моро и спросил, говорил ли я с тобой о луна-парке.
– Как раз собирался звонить. Желудочные колики помешали…
– Ну
– Кончай треп, – продолжил полковник. – Машина за Карин вышла, у сержанта то, что тебе нужно. Мне, наверно, надо бы быть с вами, ребята, но Соренсон хочет, чтоб я тут покрутился. Пытаемся придумать, как облегчить Кортленду возвращение домой.
– Как он среагировал?
– А ты как бы среагировал, если б Карин оказалась неонацисткой?
– И думать не хочется.
– А Кортленд справился. Он был потрясен, но поверил. Уэсли – боец старой закалки, как и я. Он не затягивает петлю, пока не представит подтверждения, чтоб все выглядело бесспорно.
– Забавная формулировка, но я понял.
– Суть в том, что посол с нами. Он исполнит свою роль.
– Лучше вызови актера Виллье. А то возвращение посла на супружеское ложе превратится бог знает во что.
– Мы над этим работаем. Кортленд боится оставаться с ней наедине. Мы тут собираемся устроить ему ночные вызовы.
– Неплохо. Вместе с задержкой рейса это может сработать.
– Должно. Как твоя подруга?
– Постоянно врет. У нее рука болит, а она не признается.
– Настоящий солдат.
– Идиотка настоящая.
– Машина будет через десять минут. Подожди, пока пехотинцы войдут, потом ее выводи.
– Будет сделано.
– Удачной охоты.
– Главное, чтоб не сорвалось.
Лэтем в серых брюках и блейзере уселся на заднее сиденье бронированной машины Второго бюро рядом с Моро и вручил ему квитанцию сапожника и пропуск в луна-парк.
– Это мой коллега – Жак Бержерон, можно просто Жак, – сказал глава Второго бюро, указав на мужчину на переднем сиденье, и они с Лэтемом обменялись любезностями. – Ну а с нашим водителем вы уже знакомы, – добавил Моро.
Агент за рулем обернулся:
– Bonjour, мсье.
Это был водитель, который спас ему жизнь на авеню Габриель, тот, кто настоял, чтобы Дру сел в машину за несколько секунд до того, как на ветровое стекло обрушился град пуль.
– Вас зовут Франсуа, – сказал Дру, – я этого никогда не забуду, да и вас самого тоже. Меня уже не было бы, если б не…
– Да-да, – прервал Лэтема Моро. – Отчет мы все читали, и Франсуа уже достаточно похвалили. Даже отпустили его на остаток дня, чтоб привел нервы в порядок.
– C’est merde,[122] – тихо сказал водитель, заводя машину. – Едем в парк, господин директор? – любезно продолжил он по-английски.
– Да, за Исси-ле-Мулино. Долго нам ехать?
– Доедем до рю де-Вожирар, а там уже недолго, минут двадцать. А до этого прибавить ходу не удастся – сплошной поток машин.
– Не обременяйте себя дорожными правилами, Франсуа. Было бы здорово, если б вы кого-нибудь не сбили и никуда не врезались, а в остальном… довезите нас побыстрее.
То, что за этим последовало, напоминало крутое телевизионное шоу, где герои – автомобили, надсадно рыча, неистово стремились к самоуничтожению. Экипаж Второго бюро не только чуть ли не впритирку пролетал между впереди идущими машинами, но дважды Франсуа даже выскакивал на относительно пустой тротуар, дабы избежать столкновений, наводя ужас на пешеходов, бросавшихся врассыпную.
– Он свихнулся, – заметил Лэтем.
– Среди других талантов у Франсуа особая способность к вождению. Подозреваю, что, прежде чем
