нахожусь! И еще, что я убил секретаря Моро после того, как узнал у нее, где он.
– Тогда я вас действительно поздравляю, – сказал голос в Германии. – Мы поймаем Моро; сейчас он слишком опасен для нас. Ведь это для вас лишь вопрос времени, так ведь?
– Уверен, но звоню вам по другому поводу.
– В чем дело?
– Я преследую незарегистрированную машину Второго бюро. Она несколько часов стояла у американского посольства. Необычно, вы согласны?
– Да. И что же?
– Они взяли под наблюдение жену посла, фрау Кортленд. Она только что вошла в магазин кожаных изделий «Седло и сапоги».
–
– Простите…
– Не вешайте трубку, я сейчас.
Прошло несколько минут, человек в «Пежо» барабанил пальцами левой руки по рулю, а правой прижимал к уху трубку. Наконец линия из Германии ожила.
– Слушайте меня внимательно, Париж, – твердо сказал человек на том конце провода. – Они ее раскрыли.
– Кого раскрыли, майн герр?
–
Глава 24
Дэниел Рутерфорд Кортленд, посол на Ке-д’Орсе в Париже, молча уставился на страницы, читая и перечитывая их, пока не заболели глаза. В конце концов по щекам у него потекли слезы; он их смахнул и выпрямился на стуле напротив стола Уэсли Соренсона.
– Простите, господин посол, – сказал директор отдела консульских операций. – Мне бесконечно больно, но вы должны были знать.
– Понимаю.
– Если у вас есть хоть какие-то сомнения, Карл Шнейдер готов вылететь сюда и переговорить с вами частным образом.
– Я слышал беседу из пленки, чего же больше?
– Вы не хотели бы поговорить с ним по телефону? Его заявление, сделанное под присягой, может показаться сфальцифицированным, с использованием другого голоса. Его телефон есть в книге абонентов, вы можете узнать его у самой обычной телефонистки… Мы, конечно, могли и тут все подделать ради наших целей, но сомневаюсь, что нам бы удалось так быстро изменить систему телефонной информации.
– Вы, похоже, сами хотите, чтоб я позвонил.
– Честно говоря, да. – Соренсон взял телефон и поставил его перед Кортлендом. – Это моя частная линия, обычный телефон, и он не подключен к моей консоли. Вам придется поверить мне на слово. Вот код того района.
– Конечно, верю.
Кортленд подняв трубку, набрал код Сентралии, штат Иллинойс, по бумажке, положенной перед ним, и дал телефонистке данные. Затем нажал на рычаг, отпустил его и набрал номер снова.
– Да, алло, – раздался голос с немецким акцентом в Сентралии.
– Меня зовут Дэниел Кортленд…
– Да, он говорил, что вы можете позвонить! Я очень волнуюсь, понимаете?
– Да, понимаю, я тоже волнуюсь. Можно задать вам вопрос?
– Конечно, сэр.
– Какой любимый цвет моей жены?
–
– А какое блюдо она заказывает в ресторанах?
– Из телятины. Итальянское название… Как же это… Кажется, «пикката».
– У нее есть любимый шампунь, вы знаете какой?
– Mein Gott, мне приходилось заказывать его у нас в аптеке и посылать ей в университет. Жидкое мыло с ингредиентом, который называется «Кетонконзол».
– Спасибо, мистер Шнейдер. Нам обоим больно говорить об этом.
– Мне больнее, сэр. Она была таким прелестным ребенком, такой умницей. Что происходит с этим миром, я просто не понимаю.
– Я тоже, мистер Шнейдер. Спасибо вам и до свидания.
Кортленд повесил трубку и откинулся на спинку стула.
– Он мог предусмотреть первые два вопроса, но никак не третий.
– Что вы имеете в виду?
– Шампунь. Его можно заказать только по рецепту. Это профилактическое средство против себорейного дерматита, от которого она периодически страдает. Она не хотела, чтоб кто-нибудь узнал, и поэтому мне приходится покупать его самому… как мистеру Шнейдеру.
– Теперь вы убедились?
– Как бы я хотел крикнуть вам: «Какая мерзость!» – и вернуться в Париж с чистой репутацией, но ведь это невозможно?
– Нет.
– Бред какой-то. До Жанин, как
– Вы прошли проверку. Бог ты мой, вас же вытащили из болота главного атташе и назначили послом во Францию, на пост, который обычно держат для тех, кто зарекомендовал себя в высших политических кругах.
– Только потому, что мне удавалось погасить локальные конфликты, – сказал Кортленд. – Ке-д’Орсе становилась все более антиамериканской, а я мог смягчить антифранцузские стереотипы Вашингтона. Наверно, у меня это неплохо получается.
– Так оно и есть.
– И это стоило мне моей семьи.
– Как в вашей жизни появилась Жанин Клунз?
– Чертовски, знаете ли, интересный вопрос! Я даже сам не знаю. Пребывал в типичном для разведенных состоянии, жил один в квартире, а не в собственном доме, жена с детьми вернулась в Айову, я был сам по себе и пытался хоть как-то отвлечься. Однако чувствовал себя словно в заточении. Время от времени мне звонили из Госдепартамента, говорили, что нужно появиться на таком-то банкете или приеме. И как-то раз вечером в Британском посольстве эта очаровательная женщина, такая живая, такая умница, похоже, обратила на меня внимание. Она держала меня под руку, когда мы переходили от группы к группе, и обо мне говорили много приятного. Но это все были знакомые дипломаты, и я не воспринимал их серьезно. А она восприняла и стала усердно разжигать мое тщеславие… Ну, об остальном, я думаю, догадаться не трудно.
– Нет.
– Правильно. Трудно мне
– Мне кажется, вы можете гораздо плодотворнее послужить и себе, и своей стране.
– Как? Вернуться на родину и чинить трубы?
– Нет. Сделать самое сложное – возвратиться в Париж, как будто мы не встречались и разговора этого не было.