А в Вашингтоне молодой индустриальный гений приходит к нему в контору и по неизвестным причинам начинает рассказывать о своей семье, которая служила некой церкви способами, которых он не понимает.

«Мне представилась возможность получить образование в общине доброго, хотя и малоизвестного религиозного братства…»

Ксенопский орден! Вдруг все прояснилось.

Это не просто совпадения.

Все вернулось на круги своя. Поезд из Салоник очнулся от тридцатилетнего сна и снова в пути… Необходимо его остановить – пока не столкнулись ненависть с ненавистью, пока фанатики не обратили свои поиски в священную войну, как они уже сделали это три десятилетия назад. Виктор знал, что это его долг перед отцом, матерью, родными, зверски убитыми в белом свете Кампо-ди-Фьори, перед теми, кто погиб под бомбами в Оксфордшире. Перед обманутым молодым монахом по имени Петрид, который покончил с собой на утесе в Лох-Торридоне, и перед человеком по имени Алек Тиг, и перед подпольщиком Любоком, и перед стариком Гвидо Барцини, который спас его от самого себя.

Нельзя допустить, чтобы снова пролилась кровь.

Дождь хлынул сильнее, плотную пелену воды косо сносил ветер. Фонтин уперся ладонями в металлический стул и с усилием встал, вцепившись в стальную палку.

Ветер и дождь словно омыли его душу. Он знал теперь, что ему делать, куда ехать.

В горы Варесе.

В Кампо-ди-Фьори.

Тяжелый лимузин подъехал к воротам Кампо-ди-Фьори. Виктор смотрел из окна. Спину вдоль позвоночника пронзила спазматическая боль: глаза наблюдали, мозг вспоминал…

Здесь, на этом самом месте, некогда в муках страданий резко переменилась его жизнь. Он старался не давать воли воспоминаниям, но подавить их был не в силах. То, что видели глаза, вытеснили картины, вставшие перед мысленным взором: черные костюмы, белые воротнички.

Машина въехала в ворота. Виктор затаил дыхание. Он тайно прилетел в Милан через Париж. В Милане снял простенький однокомнатный номер в «Альберго Милано», зарегистрировавшись как «В. Фонтин. Нью- Йорк».

Время сделало свое дело. Его уже не встречали ни удивленно поднятые брови, ни любопытные взгляды, а имя ни у кого не вызывало никаких ассоциаций. Тридцать лет назад одно упоминание Фонтина или Фонтини-Кристи в Милане послужило бы пищей для пересудов. Но не теперь.

Прежде чем покинуть Нью-Йорк, он навел справки – вернее, лишь одну справку: обилие информации могло потревожить его душу. Он выяснил, кто приобрел Кампо-ди-Фьори. Покупка была совершена двадцать семь лет назад, и с тех пор владелец оставался неизменным. Но имя его не произвело в Милане никакого впечатления. Там его не знали.

«Барикур, отец и сын». Франко-швейцарская компания из Гренобля – вот и все, что ему сообщили. Он не смог узнать деталей и у адвоката, оформлявшего сделку. Тот умер в 1951 году.

Автомобиль миновал насыпь и въехал на круглую площадку перед главным входом. К спазматической боли в позвоночнике добавилась резь в глазах: они въехали на место казни, и кровь застучала в висках.

Фонтин с силой стиснул запястье. Боль помогла – он смог поднять глаза и посмотреть, что делалось здесь сейчас, а не тридцать три года назад.

Его взору предстал мавзолей. Мертвый, но ухоженный дом. Все оставалось таким, как и прежде, но – неживым. Даже в оранжевых лучах заходящего солнца было что-то мертвенное: величавая декоративность без жизни.

– Разве у ворот имения нет сторожей? – спросил он.

– Не сегодня, хозяин, – ответил шофер. – Сегодня сторожей нет. И священников папской курии – тоже.

Фонтин резко подался вперед. Металлическая палка выскользнула из его рук. Он в упор смотрел на шофера.

– Меня обманули.

– Нет. За вами наблюдали. Вас ждали. Там, в доме, вас ожидает человек.

– Один?

– Да.

– Энричи Гаэтамо!

– Я же вам сказал: сейчас здесь нет священников курии. Пожалуйста, зайдите в дом. Вам помочь?

– Нет, я сам. – Виктор медленно вылез из машины. Каждое движение давалось ему с трудом, но резь в глазах уже прошла, боль в позвоночнике отпустила. Он понял. Его сознание переключилось. Он приехал в Кампо-ди-Фьори за ответами. Чтобы вступить в бой. Но он не думал, что все произойдет вот так…

Он поднялся по широким мраморным ступенькам к дубовым дверям своего детства. Он остановился и стал ждать, когда наступит, как ему казалось, неизбежное: чувство всепоглощающей печали. Но оно не пришло, потому что дом был безжизнен.

Он услышал за спиной рев автомобильного мотора и обернулся. Шофер развернулся и помчался по дороге к главным воротам. Кто бы он ни был, ему не терпелось побыстрее скрыться.

Виктор еще смотрел вслед удаляющемуся автомобилю, когда раздался щелчок замка. Он повернулся к дубовой двери. Дверь отворилась.

Он не мог скрыть, насколько поражен. И не хотел скрывать. Все его тело сотрясалось от гнева.

В дверях стоял священник! Одетый в черную сутану. Это был немощный старик. Будь иначе, Виктор не сдержался бы и ударил его своей палкой.

Он посмотрел на старика и тихо сказал:

– Увидеть в этом доме священника для меня невыносимо больно.

– Жаль, что таково ваше чувство, – ответил священник. Его голос был твердым, но слабым. – Мы чтили хозяина Фонтини-Кристи. Мы передали в его руки самые бесценные сокровища.

Они смотрели друг другу прямо в глаза не мигая, но гнев в душе Виктора постепенно сменился недоверчивым удивлением.

– Вы грек, – прошептал он едва слышно.

– Да, но это неважно. Я монах из Константинополя. Пожалуйста, входите. – Старик священник отступил на шаг от двери, впуская Виктора в дом. – Не спешите. Осмотритесь. Здесь мало что изменилось. Была составлена подробная опись всех вещей в комнатах, сделаны фотографии интерьеров. Мы сохранили здесь все так, как было.

Да, мавзолей!

– Как и немцы. – Фонтин вошел в просторный холл. – Странно, что те, кто предпринял такие ухищрения, чтобы приобрести Кампо-ди-Фьори, не захотели ничего здесь менять.

– Никто не станет распиливать прекрасный бриллиант или замалевывать ценную картину. Так что тут нет ничего странного.

Виктор не ответил. Он крепко сжал палку и с трудом подошел к лестнице, ведущей на второй этаж. Он остановился перед аркой слева, за которой начиналась гостиная. Там все оставалось по-старому. Картины на стенах, столики у стен, старинные зеркала над столиками, восточные ковры на полу, широкая лестница с блестящими полированными перилами и балюстрадой.

Он взглянул на северную арку: за ней была столовая. Сумеречные тени играли на гигантском обеденном столе – полированном, пустом, без скатерти, за которым когда-то собиралась вся семья. Он представил себе эту картину, даже услышал болтовню и смех. Споры, шутки, нескончаемые беседы. Семейные ужины были важными событиями в Кампо-ди-Фьори.

Фигуры застыли, голоса пропали. Пора возвращаться.

Виктор обернулся. Монах жестом указал ему на южную арку:

– Давайте пройдем в кабинет вашего отца.

Он направился впереди старика в гостиную. Машинально – ибо ему совсем не хотелось воскрешать воспоминания – взглянул на мебель, неожиданно такую знакомую. Каждый стул, каждая лампа, каждый