– Последний вопрос. И не лгите. Что было в том поезде из Салоник?
Бревурт отошел от кровати. Он приблизился к окну и некоторое время стоял молча.
– Рукописи, которые, будучи обнародованными, могут посеять ужасную смуту в религиозном мире. Точнее сказать, они внесли бы раскол в христианское сообщество. Начались бы взаимные обвинения и препирательства, и правительствам мировых держав пришлось бы выбирать, чью принять сторону. Кроме того, окажись документы в руках противника, они бы могли стать мощным идеологическим оружием!
– Древние рукописи способны произвести такой эффект? – спросил Фонтин.
– Эти рукописи – способны! – ответил Бревурт, отворачиваясь от окна. – Вы когда-нибудь слышали о догмате филиoквe?.[11]
Виктор затянулся. Он вернулся на многие годы назад, к урокам детства.
– Это часть никейского «Символа веры».[12]
– Точнее говоря, никейского «Символа веры» 381 года. Ведь было множество соборов, и в «Символ веры» постоянно вносились поправки. Филиокве – позднейшее добавление, которое раз и навсегда установило, что Христос единосущ с Богом. Восточные церкви отвергают этот догмат как ошибочный. Ибо для восточных церквей, особенно для сектантов, последователей священника Ария, Христос, сын Божий, был учителем, и его божественность вовсе не тождественна божественности Создателя. В те времена они просто не могли допустить и мысли о таком тождестве. Когда же догмат филиокве был впервые предложен, Константинопольская патриархия посчитала, что это изменение христианской доктрины в угоду Риму. Это был своего рода теологический символ, оправдывающий политику «разделяй и властвуй» на новых территориях. Они оказались правы. Священная Римская империя стала мировой сверхдержавой – для тех времен. Ее влияние распространялось повсеместно на основании этого догмата и вытекающего из него специфического понимания божественности Христа: завоевывай во имя Христа. – Бревурт замолчал, словно ища подходящие слова. Он медленно вернулся к постели.
– Значит, документы в том ларце, – сказал Виктор, – опровергают догмат филиокве. Если так, то они ставят под сомнение самые основы римской католической церкви, а соответственно и тот раскол христианского мира, который вследствие этого произошел.
– Да, именно так, – тихо ответил Бревурт. – В совокупности эти документы называются опровержением… опровержением филиокве. Они содержат соглашения, подписанные королями и кесарями в шестом веке в Испании, где возникла идея филиокве в силу, как полагают многие, сугубо политических соображений. Другие же усматривают здесь пример так называемой «теологической коррупции»… Но если бы значение этих документов ограничивалось только этим, мир бы еще устоял. Это все теологические тонкости, предмет для споров среди библиоведов. Но в них, боюсь, таится куда большая опасность. В своем стремлении доказать неверность филиокве патриархия направила своих священников исследовать Святую землю, встретиться с арамейскими учеными, найти все когда-либо существовавшие сведения о Христе. И они раскопали больше, чем надеялись найти. Были слухи о свитках, написанных чуть раньше и чуть позже границы первого века. Посланцы напали на след этих свитков, кое-что обнаружили и привезли в Константинополь. Говорят, что один арамейский свиток вызывает весьма серьезные сомнения относительно человека по имени Иисус. Возможно, такого человека вовсе не существовало.
Океанский лайнер вошел в воды Ла-Манша. Фонтин стоял у перил и смотрел на небо Саутгемптона. С ним рядом стояла Джейн, нежно обняв рукой его талию и положив другую на его ладонь. Костыли с большими металлическими зажимами, которые застегивались на локте, покоились слева: полированная поверхность стальных полукруглых подмышников блестела на солнце. Он сам сконструировал эти костыли. Если уж ему необходимо, как уверяют врачи, ходить с костылями целый год, то лучше усовершенствовать те уродливые палки, которые выпускает промышленность.
Двое их сыновей, Эндрю и Эдриен, были с няней из Данблейна, которая решила отправиться в Америку вместе с Фонтинами.
Италия, Кампо-ди-Фьори, поезд из Салоник – все это осталось в прошлом. Несущие катастрофу рукописи, извлеченные из архива ксенопских монахов, были похоронены где-то на бескрайних просторах Итальянских Альп. Похоронены на тысячелетия, а может быть, и навсегда.
Лучше уж так. Мир пережил эру уничтожения и сомнения. Разум требовал восстановить покой, хотя бы временный, пусть даже внешний. Сейчас не время для ларца из Салоник.
…Будущее наступило с первыми лучами полуденного солнца, заигравшего на волнах Ла-Манша. Виктор склонился к жене и прижался лицом к ее щеке. Оба молчали. Вдруг с палубы донесся шум. Близнецы затеяли ссору. Эндрю рассердился на Эдриена. Мальчики тузили друг друга. Фонтин улыбнулся: «Дети…»
Книга вторая
Часть I
Глава 18
«Уже мужчины», – думал Виктор Фонтин, наблюдая за сыновьями, лавирующими между гостями на освещенной солнцем лужайке. И близнецы. Это важная особенность, хотя никто уже давно не заостряет на этом внимание. Кроме, разумеется, Джейн и его самого. Братья – да, но не близнецы. Странно, что об этом слове все вдруг забыли.
Может быть, на сегодняшнем банкете кто-то о нем и вспомнит. Джейн бы это понравилось. Для Джейн они всегда оставались близнецами. Ее созвездием Близнецов.
Прием в доме на Лонг-Айленде организован для Эндрю и Эдриена. Сегодня их день рождения. Лужайка и сад за домом превратились в площадку для «fete champetre»[13] под открытым небом, как назвала это Джейн.
– Старомодный пикник на природе! Теперь такие не уcтраи-вают, а мы устроим!
Небольшой оркестрик расположился около террасы: музыка служила фоном для множества голосов. Длинные столы, ломящиеся от угощения, стояли посреди тщательно подстриженной лужайки; у прямоугольного буфета суетились два бармена. «Fete champetre». Виктор раньше не знал этого выражения. За все годы их брака она ни разу его не употребила.
Как же быстро пролетели годы! Словно три десятилетия были спрессованы в капсулу, которую на огромной скорости запустили в космос только для того, чтобы, когда она упадет на Землю, ее вскрыли и осмотрели участники запуска, которые просто стали старше.
Эндрю и Эдриен стояли теперь рядом. Энди болтал с Кемпсонами у столика с закусками. Эдриен у бара беседовал с молодыми девчонками и ребятами, чья одежда едва выдавала их половую принадлежность. Вполне естественно, что Эндрю общался с Кемпсонами. Пол Кемпсон – президент «Сентоур электроникс». Его ценят в Пентагоне. Как и Эндрю. А Эдриен, как всегда, в гуще студентов, которые рады засыпать вопросами молодого, но уже известного и многообещающего юриста.
Виктор с удовлетворением отметил про себя, что оба близнеца значительно выше прочих гостей. Этого следовало ожидать: ни он, ни Джейн отнюдь не коротышки. И близнецы очень похожи, хотя и не одинаковы. У Эндрю светлые волосы, а у Эдриена темно-каштановые. У обоих резкие черты лица – как у них с Джейн, но у каждого четко выраженная индивидуальность. Единственная общая деталь внешности – глаза, глаза Джейн. Голубые, пронзительные.
Временами, на очень ярком солнце или в вечерних сумерках, их можно было спутать. Но только при таких условиях. А они не искали подобных случаев. Каждый был сам себе хозяин.
Светловолосый Эндрю был кадровым военным, преданным своему делу, – профессионал высокого класса. Пользуясь своим влиянием, Виктор добился для него места в Вест-Пойнте, где Эндрю блистал. Он уже дважды побывал во Вьетнаме, но ему претила стратегия и тактика этой войны. «Побеждай или выходи из игры» – таково было его кредо, но никто его не слушал. Правда, если бы и слушал, это едва ли что- нибудь изменило бы. Победить в этой безнадежной войне было невозможно. Коррупция в Сайгоне достигла невиданных масштабов.
Но Эндрю отнюдь не был убежденным убийцей. Виктор это понимал. Его сын верил. Глубоко, тревожно, искренне, всем сердцем. Военная мощь – залог величия Америки. Когда исчерпаны все слова, приходится применять силу. Применять мудро, осмотрительно, но – применять…
Для темноволосого Эдриена не могло быть никакого оправдания использованию военной силы. Юрист Эдриен столь же предан своему ремеслу, как и его брат, хотя по его внешнему виду этого и не скажешь.
