Англичанин подошел к письменному столу, каждый шаг выдавал в нем человека, сгорающего от ненависти, в любую минуту готового убить. Он отвел взгляд от Фонтина и взглянул на стол. На обезображенную окровавленную руку Гвидо Барцини. На ящик. На груду хлама в ящике.
– Нет, – прошептал он. – Не-ет!
Время пришло: в глазах Стоуна застыл ужас от страшного открытия. Другого времени не будет.
Виктор перемахнул через стол, пытаясь перехватить направленный на него пистолет. Ствол дрогнул лишь на долю секунды. Но на большее он и не мог надеяться.
Его оглушил выстрел, но он успел отвести ствол. На несколько дюймов, однако и этого было вполне достаточно. Пуля попала в стол, брызнули щепки. Виктор схватил Стоуна за запястье и изо всех сил начал выкручивать его влево, и чувствуя, и не чувствуя удары по лицу и шее, наносимые тяжелой рукой в перчатке. Стоун лягнул правым коленом Фонтина в пах и в живот, но тот не выпускал пистолет. Англичанин завизжал в приступе безумия. Его нельзя одолеть грубой физической силой.
Виктор сделал единственное, что ему оставалось. На мгновение он прекратил всякое сопротивление, затем дернул запястье своего врага вперед, словно хотел ударить самого себя пистолетом в живот. Когда оружие уже было вонзилось ему в пиджак, он вдруг выкрутил руку Стоуна – пистолет задрался дулом вверх, – и что есть силы дернул.
Грохнул второй выстрел. На секунду Фонтин ослеп, кожа лица онемела от порохового ожога, и он подумал, что убит.
Но тут же почувствовал, как Джеффри Стоун медленно оседает вниз и тянет его за собой.
Он открыл глаза. Пуля вошла в нижнюю челюсть Стоуна и прошила насквозь череп, оставив в верхней части головы рваное отверстие.
Рядом с кровоточащей, развороченной головой Стоуна на полу лежала отрубленная рука Гвидо Барцини.
Фонтин перенес тело Барцини из леса в конюшню. Положил изуродованный труп на кровать в спальне и накрыл его простыней. Он не помнил, сколько простоял над телом, пытаясь осмыслить боль, ужас и любовь.
В Кампо-ди-Фьори было тихо. Тайна похоронена, и ему уже не суждено ее раскрыть. Савароне не захотел поделиться с ним загадкой Салоник. И сын Савароне больше не будет ломать над ней голову. Пусть это делают другие, если им хочется. Пусть ею займется Тиг. А он выходит из игры.
Виктор спустился по северной аллее от конюшни к круглой площадке перед домом и сел в свою машину. Наступил рассвет. Оранжевое летнее солнце осветило итальянские поля и леса. Он в последний раз взглянул на дом своего детства и юности и повернул ключ зажигания.
Мимо неслись деревья, слившись в сплошную зелено-оранжево-желто-белую ленту. Он поглядел на спидометр. Больше восьмидесяти. Восемьдесят пять километров в час на извилистой лесной дороге, ведущей к воротам имения. Надо сбавить скорость. Это опасное лихачество. Но тело отказывалось подчиниться мозгу.
Боже! Надо бежать отсюда!
Впереди узкая дорога резко уходила вправо: начался участок длинного поворота, за которым были ворота. В прежние дни – много лет назад – было принято сигналить, подъезжая к
Сначала он даже не понял, что это. Кто это. Мысли его были далеко, глаза устремлены на дорогу. Он лишь осознал, что резко нажал на тормоз, и его бросило на руль так, что он едва не врезался головой в лобовое стекло. Автомобиль кинуло в сторону, шины завизжали, из-под колес вырвались клубы дорожной пыли. Машина юзом прошла мимо ворот, остановившись в нескольких шагах от двух черных лимузинов, которые появились неизвестно откуда и перегородили дорогу сразу за каменными столбами.
Его отбросило назад. Машина сотряслась от внезапной резкой остановки. Фонтину понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Чудом удалось избежать прямого столкновения. Он поморгал, обретая зрение. И ярость сменилась изумлением от того, что он увидел.
Рядом с двумя черными лимузинами стояли пятеро мужчин в черных костюмах с белыми воротничками. Они невозмутимо смотрели на него. Задняя дверца стоящего справа лимузина открылась, и вышел шестой. На вид ему было около шестидесяти. Он был в черном одеянии священника.
В волосах у него серебрилась седая прядь.
Глава 17
У кардинала был взгляд фанатика и напряженные отрывистые интонации помешанного. Он двигался медленно, плавно, не позволяя аудитории отвлечься. Он был одновременно и смешон, и страшен. Держался с тщательно отрепетированным величием – плод многолетнего пребывания в коридорах Ватикана. Орел, который питается воробьями. Он был выше праведности, он сам был праведность.
При виде его Виктор потерял самообладание. То, что этот убийца в сутане приблизился к Кампо-ди- Фьори, было кощунством, которого он не мог вынести. Виктор бросился на зловещего кардинала. Чувство благоразумия, инстинкт самосохранения и здравый смысл его покинули.
Священники были готовы к этому. Они сомкнулись в ряд, преградив ему дорогу. Схватили и заломили руки за спину. Чьи-то железные пальцы вцепились ему в горло, запрокинули голову, и он задохнулся, лишившись речи – но не зрения и слуха.
– Машина, – тихо приказал Донатти.
Двое священников бросились к взятой напрокат машине и начали ее обыскивать. Виктор слышал, как они открыли все дверцы, капот и багажник. Потом затрещала разрываемая обивка сидений и заскрежетал металл: машину буквально раздирали в клочья. Обыск продолжался минут пятнадцать. Все это время Фонтин и кардинал смотрели друг другу в глаза. Только в конце обыска церковник взглянул на автомобиль. Оба священника подбежали и произнесли одновременно:
– Ничего нет, ваше преосвященство.
Донатти сделал знак священнику, державшему Виктора за горло. Тот ослабил захват. Фонтин несколько раз сглотнул. Руки все еще были заломлены за спину. Кардинал заговорил:
– Константинопольские еретики сделали удачный выбор: Кампо-ди-Фьори. Логово врагов Христа.
– Зверь! Палач! – прохрипел Виктор. Мышцы шеи и трахея страшно болели. – Ты уничтожил нашу семью. Я тебя видел.
– Да. Я подозревал, что ты где-то скрываешься. – Кардинал говорил с холодной злобой. – Я бы сам пустил в ход оружие, если бы это было необходимо. И в этом смысле ты прав. С точки зрения теологии я был палачом. – Глаза Донатти расширились. – Где ларец из Салоник?
– Я не знаю.
– Ты мне скажешь, еретик! Уж поверь на слово благочестивому священнику. У тебя нет другого выбора.
– Вы удерживаете меня против моей воли, – ответил Фонтин холодно. – Во имя Господа, я полагаю.
– Во имя сохранения матери-церкви. Нет закона выше этого закона! Отвечай, где груз из Салоник?!
Эти глаза, этот пронзительный, высокий голос вызвали воспоминания далекого прошлого: маленький мальчик стоит у приоткрытой двери кабинета…
– Если тебе так важно было это узнать, зачем же ты убил моего отца?! Он был единственным, кто знал…
– Лжешь! Ты лжешь! – Донатти осекся, его губы дрожали.
Фонтин понял. Он попал в больное место. Произошла чудовищная ошибка, и кардинал до сих пор был не в силах в этом себе признаться.
– Ты знаешь, что это правда, – сказал Виктор тихо. – Теперь ты точно знаешь, что это правда, и не можешь смириться с этим. Но почему? Почему ты убил его?
Священник понизил голос.
– Нас обманули враги Христа. Ксенопские еретики солгали нам! – И Донатти снова возопил: – А Савароне Фонтини-Кристи передал нам эту ложь!
