Виктор оглянулся. У двух других офицеров было перерезано горло. Женщина, рыдая, уползла куда-то за кресла. Там ее вырвало. Стюард лежал без движения в проходе: то ли мертв, то ли без сознания – Фонтин не мог разобрать.

А старый капрал, который лишь минуту назад старался ни на что не смотреть – от страха, стоял у дверей кабины пилота с пистолетом в руке.

Вдруг женщина вскочила на ноги и завизжала:

– Они же нас убьют! О Боже! Зачем вы это сделали?

Фонтин недоуменно уставился на нее и тихо спросил, с трудом переводя дыхание:

– Вы? Вы спрашиваете?

– Да! О Боже! – Она запахнула измазанное кровью пальто. – Они же меня убьют. Я не хочу умирать.

– А вот так жить вы хотите?

Она смотрела на него безумными глазами, ее голову сотрясала мелкая дрожь.

– Они забрали меня из концлагеря. Я знала, на что иду. Они давали мне наркотики, когда я нуждалась! – Она чуть подняла рукав пальто: ее рука от ладони до локтя была в отметинах от уколов. – Я знала, на что иду. Я жила.

– Ну хватит! – заорал Виктор, шагнув к ней и замахнувшись. – Будешь ты жить или сдохнешь – мне на это наплевать. Я это сделал не ради тебя!

– Ради чего бы вы это ни сделали, капитан, – быстро сказал Любок, беря его за руку, – перестаньте. Вы ввязались в драку. Больше это не должно повториться. Вам ясно?

Фонтин увидел силу во взгляде Любока. Все еще тяжело дыша, Виктор с удивлением кивнул в сторону пожилого капрала, по-прежнему безмолвно стоящего у двери кабины пилота.

– Он тоже из ваших?

– Нет, – ответил Любок. – Это немец, в котором еще осталась совесть. Он не знает, кто мы и что мы. В Мюльгейме он все забудет и станет опять сторонним наблюдателем, который даст любые показания. Подозреваю, что ничего особенного он не скажет. Займись женщиной.

Любок стал действовать. Он подошел к распростертым телам вермахтских офицеров, вытащил у них все документы и обезоружил их. В кармане у одного нашел коробку со шприцем и шестью ампулами. Он отдал наркотики женщине, которая села у иллюминатора рядом с Фонтином. Она с благодарностью приняла драгоценный подарок и, стараясь не глядеть на Виктора, сломала одну ампулу, наполнила шприц жидкостью и сделала себе инъекцию в левую руку.

Затем аккуратно уложила шприц и ампулы в коробку и сунула ее в карман пальто. Откинулась на спинку кресла и блаженно вздохнула.

– Так лучше себя чувствуете? – спросил Фонтин.

Она повернулась и взглянула на него. Теперь ее глаза глядели спокойнее, и в них появилось презрительное выражение.

– Можете ли вы понять, капитан, что я ничего не чувствую! У меня не осталось чувств. Я просто существую.

– Что же вы будете делать дальше?

Она отвернулась и уставилась в иллюминатор. Помолчав, ответила тихо, отрешенно:

– Жить, если смогу. Не мне решать. Вам.

Лежащий в проходе стюард шевельнулся. Он тряхнул головой и поднялся на колени. Прежде чем он успел что-то сообразить, над ним встал Любок, направив пистолет ему в лоб.

– Если хочешь жить, в Мюльгейме подтвердишь мои показания.

В глазах стюарда застыла покорность.

Фонтин подошел к Любоку.

– Что делать с ней? – прошептал он.

– А что с ней? – не понял Любок.

– Пусть идет с нами.

Чех устало провел рукой по волосам.

– Боже! Ну да ладно – иначе придется убить ее. Она же опознает меня за каплю морфия! – Он посмотрел на женщину. – Пусть приведет себя в порядок. Там висят дождевики. Пусть наденет.

– Спасибо.

– Не стоит, – сказал Любок. – Я бы пристрелил ее не моргнув глазом, если бы считал, что это лучший выход. Но она может оказаться полезной: она была в гарнизоне командос, о котором мы даже и не подозревали.

Бойцы Сопротивления встретили их автомобиль в Леррахе, недалеко от франко-швейцарской границы. Виктору дали чистую, но потрепанную одежду вместо его немецкого мундира. Они переправились через Рейн в сумерках. Женщину забрали в лагерь Сопротивления в горах. Она была в наркотическом опьянении и ничего не соображала. Совершить путешествие в Монбельяр ей было не под силу.

Стюарда просто прикончили. Фонтин на сей раз сам принял такое решение. Он не хотел повторения истории с капралом на пирсе в Челле-Лигуре.

– Ну, теперь я тебя покидаю, – сказал Любок, подойдя к нему на берегу. Чех протянул ему руку на прощание.

Фонтин удивился. По плану Любок должен был сопровождать его до самого Монбельяра. Из Лондона для него могли прийти новые инструкции. Он недоуменно пожал ему руку.

– Но почему? Я думал…

– Знаю. Но все изменилось. В Висбадене возникли проблемы.

Виктор крепко сжал его руку и накрыл ее сверху левой ладонью.

– Даже не знаю, что тебе сказать. Ты спас мне жизнь.

– Что бы я ни сделал, ты бы поступил точно так же. Я в этом не сомневаюсь.

– Ты столь же великодушен, сколь и смел.

– Тот греческий священник сказал, что я дегенерат, который мог бы шантажировать пол-Берлина.

– А ты бы мог?

– Возможно, – быстро ответил Любок, глядя на француза, который махал ему из лодки. Он кивнул в ответ и повернулся к Виктору. – Послушай, что я тебе скажу, – произнес он тихо, убирая руку. – Священник сообщил тебе еще кое-что. Что я работаю на Рим. Ты сказал, что не понял его.

– Совершенно не понял. Но я не слепой. Это каким-то образом связано с поездом из Салоник?

– Это связано впрямую.

– Так ты работаешь на Рим? На церковь?

– Церковь тебе не враг. Поверь.

– Ксенопские монахи утверждают, что это они мне не враги. И тем не менее враг у меня есть. Но ты не ответил на мой вопрос. Ты работаешь на Рим?

– Да, но не так, как ты думаешь.

– Любок! – Фонтин схватил чеха за плечи. – Я не знаю, что и думать. Я ничего не знаю! Ты можешь это понять?

Любок внимательно посмотрел на Виктора.

– Я тебе верю. Я неоднократно подбивал тебя рассказать мне… Но ты ни разу не клюнул.

– Когда?

Француз из лодки позвал снова, на этот раз раздраженно:

– Эй! Павлин! Нам пора!

– Сейчас! – ответил ему Любок, не отводя от Фонтина взгляда. – Последний раз объясняю. Есть люди – с той и с другой стороны, – которые считают, что эта война – мелочь по сравнению с той информацией, которую, по их убеждению, ты скрываешь. В каком-то смысле они правы. Но у тебя нет этой информации и никогда не было. Однако в этой войне надо сражаться. И победить. В сущности, твой отец оказался мудрее всех.

– Отец? Да что ты…

– Ну, я пошел. – Любок с силой, но без враждебности высвободился из рук Виктора. – Именно поэтому я и сделал то, что сделал. Скоро ты все узнаешь. А тот священник в «Казимире» был прав: монстры