– И ты ничего не знаешь о Салониках?

– Знаю. Это город в Греции на берегу Эгейского моря… А теперь убери руки.

Виктор чуть разжал ладони, но не отпустил лацканы.

– Вот что я тебе скажу – на всякий случай. Среди многих, о ком ты сейчас упомянул, есть и те, кто очень интересуется поездом из Салоник. Так вот – я ничего о нем не знаю. И никогда не знал.

– Если эта тема вдруг всплывет, уж не знаю как, я передам эту информацию. А теперь давай-ка сосредоточимся на твоих переговорах в Варшаве. Завершить их надо сегодня. Все готово для того, чтобы мы с тобой под видом курьеров вылетели отсюда военным «челноком». Завтра до рассвета я лично проконтролирую, все ли чисто на аэродроме. Мы сойдем в Мюльгейме. Это недалеко от франко-швейцарской границы. Оттуда ты вернешься ночью в Монбельяр. На этом твоя миссия в Европе будет завершена.

– Мы полетим? – Виктор убрал руки. – На немецком самолете?

– Эту любезную услугу оказал нам неразборчивый в сексуальных связях комендант Варшавы. После просмотра нескольких фильмов, в которых он исполнял главную роль. Порнуха чистейшей воды!

Трехмоторный «Фокке» стоял на летном поле. Бригада наземного обслуживания проверяла двигатели, а заправщик наполнял баки горючим. Они вылетели из Варшавы в Мюнхен рано утром и сделали посадку в Праге. Большинство пассажиров вышли в Мюнхене.

Следующая посадка была в Мюльгейме – пункте их назначения. Виктор как на иголках сидел рядом с Любоком, который с видимой беспечностью развалился в кресле. В салоне самолета было тихо. Остался только один пассажир – пожилой капрал, направляющийся в отпуск в Штутгарт.

– Я бы предпочел, чтобы здесь было побольше людей, – прошептал Любок. – А так, когда нас всего раз– два – и обчелся, пилот может потребовать, чтобы в Мюльгейме все оставались на своих местах. Так он сможет побыстрее добраться до Штутгарта. Там он в основном и набирает пассажиров.

Его слова прервал топот по металлическим ступенькам трапа. Буйный грубый смех сопровождал нетвердые шаги. Любок взглянул на Фонтина и с облегчением улыбнулся. Он откинулся на спинку кресла и погрузился в чтение газеты, которую принес стюард. Виктор обернулся: это были военнослужащие мюнхенского гарнизона.

Три офицера вермахта и женщина. Все были пьяны. На женщине было легкое пальтишко. Ее втолкнули в узкую дверь и усадили в кресло. Она не сопротивлялась. Наоборот, смеялась и корчила рожицы. Послушная игрушка. Лет двадцати семи, миловидная, но не привлекательная. В ее лице было что-то беспокойное, напряженность, из-за которой она казалась почти изможденной. Ее светло-каштановые волосы, растрепавшиеся на ветру, густые, жесткие, стояли торчком. Глаза подведены слишком жирно, губная помада слишком красная, румяна на щеках слишком яркие.

– Чего пялишься? – перекрывая рокот разгоняющихся двигателей, крикнул ему один из офицеров – широкогрудый здоровенный парень лет тридцати с небольшим. Он двинулся по проходу к Виктору.

– Прошу прощения, – слабо улыбнулся Фонтин. – Я не хотел показаться нескромным.

Офицер прищурился: сразу было видно, что он нарывался на скандал.

– Ах, какой паинька! Вы только послушайте этого неженку.

– Я не хотел вас обидеть.

Офицер повернулся к своим приятелям. Один из них уже усадил женщину себе на колени. Другой стоял в проходе.

– Неженка не хотел нас обидеть! Ну не славно ли?

Оба офицера насмешливо хрюкнули. Женщина тоже засмеялась – немного истерично, подумал Виктор. Он отвернулся в надежде, что вермахтский грубиян пошумит и уйдет.

Но не тут-то было: огромная ручища схватила Фонтина за плечо.

– Этого недостаточно. – Офицер взглянул на Любока. – Оба – встать! Пересядьте вперед!

Любок взглянул на Виктора. В его взгляде ясно читалось: делай, что говорят.

– Конечно. – Фонтин и Любок встали и быстро пошли вперед по проходу. Ни один не проронил ни звука. Фонтин услышал за спиной звук откупориваемых бутылок. Немцы начали свой пир.

«Фокке» разбежался по взлетной полосе и взмыл в воздух. Любок сел ближе к проходу, предоставив Виктору место у иллюминатора. Фонтин устремил взгляд в небо, ушел в себя, надеясь забыться, чтобы время пролетело быстрее. Все равно это будет не так быстро, как хотелось бы.

Забытье не приходило. Напротив, он невольно стал думать о ксенопском священнике в подземном туннеле «Казимира».

«Вы путешествуете с Любоком. Любок работает на Рим».

Любок.

«Мы вам не враги. Ради всего святого, верните нам наши рукописи!»

Салоники. Поезд преследует его. Константинопольский ларец способен взорвать единство людей, сражающихся против общего врага.

Он услышал взрыв хохота в хвостовой части салона, а потом шепот над ухом.

– Нет-нет! Не оборачивайтесь! Пожалуйста! – Стюарда было еле слышно. – Не вставайте. Это командос. Они просто спускают пары, не обращайте внимания. Делайте вид, будто ничего не происходит.

– Командос? – прошептал Любок. – Здесь, в Мюнхене? Но они же расквартированы на севере, в Балтийской зоне.

– Не эти. Эти действуют за Альпами в Италии. Это карательный взвод. Их тут много.

Слова подействовали на Виктора словно удар электрического тока. Он вдохнул – мускулы живота одеревенели.

«Карательный взвод».

Он вцепился в подлокотники кресла и выпрямился. Затем, прижавшись к спинке кресла, вытянул шею и скосил глаза. То, что он увидел, его потрясло.

Женщина с безумными глазами лежала на полу в распахнутом пальто. Она была совсем голая, если не считать разорванного белья. Ее ноги были широко расставлены, ягодицы сокращались. Офицер вермахта, сняв брюки, вспахивал ее, стоя над ней на четвереньках. Рядом на коленях стоял второй офицер, восставшим членом он тыкал в лицо женщине, держа ее за волосы. Она открыла рот и приняла его, застонала и закашлялась. Третий офицер сидел в кресле, перевесившись через подлокотник. Он тяжело дышал и, вытянув левую руку, тискал обнаженные груди женщины, правой рукой услаждая самого себя в такт движению левой.

– Скоты! – Фонтин выпрыгнул из кресла и, вырвав руку из пальцев Любока, рванулся вперед по проходу.

Немцы оторопели. Тот, что сидел в кресле, вытаращил глаза. Виктор схватил его за волосы и с силой ударил затылком о металлическую окантовку кресла. Раздался треск сломанной кости, и кровь брызнула в лицо офицеру, лежащему на женщине. Он запутался в брюках, упал на нее, пытаясь ухватиться за что- нибудь руками. Перекатился на спину. Фонтин вскинул правую ногу и ударил офицера каблуком по горлу. Удар оказался сокрушительным: на шее у немца вздулись багровые вены, глаза закатились, обнажив студенистые белые белки, пустые и омерзительные.

Женщина визжала, вопил третий офицер, который кинулся назад, пытаясь спастись в багажном отсеке. Его нижнее белье было все в крови.

Фонтин бросился за ним, но немец, истерически визжа, увернулся. Окровавленная дрожащая рука полезла за пазуху. Виктор знал, что он искал, – четырехдюймовый нож из ножен под мышкой. Офицер выхватил из-за пазухи нож с коротким и острым как бритва лезвием и стал махать им перед собой. Фонтин приготовился к прыжку.

Внезапно чья-то рука схватила его сзади за горло. Он яростно ударил невидимого нападающего локтями, но объятие было стальное.

Его дернули назад, и длинный нож, со свистом рассекая воздух, вонзился немцу в грудь. Офицер умер, прежде чем его тело рухнуло на металлический пол.

В тот же момент Фонтин почувствовал, что его шея свободна.

Любок отвесил ему пощечину – удар был хлестким и ожег ему кожу.

– Довольно! Прекрати! Я не хочу погибнуть из-за тебя!