Теперь на нем летнее пальто из кашемира, дорожный костюм от «Хуго босс» темнофиолетового оттенка, шерсть с хлопком, мнется по моде. (Выглаженный офисный смокинг-сьют в специальном чехле-сумке). Поддет под пиджак желтый шотландский легчайший пуловер из шерсти мериноса, под ним шелковая итальянская рубашка оливкового цвета. Шелковое английское белье. Шелковые, черные длинные носки. Ногти розово блестят после маникюра, свежая стрижка за сорок евро. Итальянские башмаки из тонкой кожи на ногах; в пакете из дорогого бутика – коричневые, дорогие, испанские сапоги кордовской кожи на случай слякоти. Платиновый массивный браслет на правой руке, на левой – «Шопард-хроно». Кольцо с изумрудом в белом золоте на левом мизинце. И татуировка на тыльной части ладони: «Pavel».

Он, якобы непреднамеренно, – сила приобретенной за «три минуты», (сорок сороков лет!) привычки – одет не по сезону легко, как человек, привыкший долго не ходить по холоду, вообще не ходить пешком, всюду должны прибывать вовремя заказанные машины, ждать забронированные номера-люкс.

Все-таки надо было одеться теплее. Там, небось, бардак, промокну, замерзну, простужусь, пропаду… Не притворяйся! Ты специально бросил вызов «ихним» порядкам! Ты хочешь простудиться, бормоча под нос: «Ну, вот! Бардак! Ачего еще от них ждать?» Ты отворачиваешься от собственного совкового образа, который глядит на тебя из зеркала, спрятанного внутри, от него не спрячешься. Хватит «жилить», Павел Николаевич. «Русак». «Совок». «Руссен»? «Рюс»!

Но ведь там, теперь уже «у них», в России, покончено с «совком»! Ты читаешь все газеты, в том числе русские, смотришь все новости «по Первому» и «по России», «свои» и «ихние». В тюрьме ты усовершенствовал свои лингвистические познания, научился почти сносно говорить по-немецки и по- английски. Твой усвоенный язык не выдаст «совка». Тот еще язык! Международный арго, блатная, но не музыка, лай, где английский «фак» и немецкое «шайссе» считаются достаточно бранными, а жест, комбинация из трех пальцев – наша предъявленная «фига» – верхом неприличия, наравне с большим средним пальцем, выставленным соло. Не ошибиться, не показать там второе вместо первого.

Теперь уже они, бывшие совки, новые псевдорусские пишут: «Хвала необратимости реформ!» Намекают: «Капитализм есть высшая фаза развития общества! Аминь!» Что ж, он теперь знает Ангела Капитализма! Он, Павел, он теперь и Савл! Камень. Кремень!

Они еще вещают – «свобода и рынок»! Их писатель когда-то написал антиутопию, изобразил бумажное кошмарное будущее своей страны, похожее на цыганский карнавал пополам с желанным нестрашным адом. Автор этот давно сам стал москвичом-европейцем и недавно громогласно сообщил о «неколебимом порядке и покое», воцарившемся в его отечестве, где пишут от скуки, а пьют от избытка ассортимента спиртного. Интересно, а мутный ад будущего предостерегал в его книге от чего? От «светлого будущего», которое неуклюже обещали уже «утописты»? Слава Богу, обошлось! Снова есть твидовые пиджаки и галстуки за сотку, а наряду – лузеры во второсортном текстиле из Китая или Одинцово!

И еще тот писатель сообщал устало и мудро, что Москва, куда летит Павел, «самый веселый, динамичный и, пожалуй, самый богатый город в мире».

Исполать! Но… Абы кабы…

Он не верит ни телевизору, ни писателю, ни их литературе. Жизнь «там», здесь, вероятно, так страшна, что даже самые талантливые не пишут о ней ни слова правды. Павел все читает, заказывает, берет у друзей, которых среди русских все меньше. Литературные премии последних лет присуждаются за биографии признанных гениев или знаменитых мерзавцев, или за научную фантастику, или за какие-то реконструкции давно ушедших лет, намекающие на неизбывную дикость. Фокусы, литературные игры, кое- кто уже переселился на Запад, но играет в канувшую дворянскую Русь. Играть стало легко, на эту фата- морганатическую Русь наиграли Великие – теперь на все наслаивается колорит, добытый толстыми, Чеховыми и Набоковыми – на все, что ни напишешь на русском языке, надо лишь спрятать свое отношение за формальным штукарством.

И это все не имеет отношения, вероятно, к жизни, какая тут есть, – если есть! – все это, скорей всего, попытки спрятаться. Спрятать страх, трусость, равнодушие, мародерскую жажду наживы на грабеже при обряжении трупа, оболганного и беззащитного.

Бывают еще попытки намекнуть: Чапаев, навозные жуки, керамические куклы, бьющиеся от неосторожного обращения… Китайские города-миражи. Страсти в Казанской провинции времен Третьего отделения. Бледный Достоевский со свечкой, гравированный и больной. Или сгущения придуманных ужасов, которые выгнали толпы приспособленцев и тунеядцев в швейцарские прерии, чтоб урвать кусок. Шайцарский герой правильно думает: «Они врут, но ведь не с потолка же берут!» Между правдой и изложением дистанция, которую их критики назовут «остранением» или «обработкой сырого и пряно пахнущего (смердящего) материала жизни средствами искусства». Довольны все.

Дикий город опричников с мобильниками и оргией гомосеков. Гипермаркет с его нестрашной хозяйкой Джоан – Путан, общага «на крови» царей. Так это было.

Скудный быт был сметен. Теперь браки на троих. Тоже было. Бунин. Маяковский. Есенин. Даже Мандельштам. Просто мода какая-то. Мода переходного периода. «Бестселлер» от «Бесов» – «Бес-селер»! Умница, написал уже. Теперь-то все новое, от него никуда!

Статисты из дурных их фильмов нюхают кокаин в туалете, заработав кучу денег с западными партнерами на «свободном рынке»! Он знает рынок, он знает «западных партнеров», он знает, как они не прочь откусить от наворованного, быстро нахапанного, если есть гарантия, что не схватят немедленно: