бы утешиться формулой «лучше поздно, чем никогда». И таким путем от локального оптимизма перейти к глобальному. В конце концов, для Церкви это естественно — расти неслышно, органично. Неслышно растет и распускается цветок, незаметно растет ребенок (это соседские дети растут быстро, а свои
Да только вот сроки, ограничивающие такое «тихое и безмолвное житие» очень уж очевидно-коротки. Никогда у нас не было такой ситуации, когда нам четко и ясно был бы виден предел нашей национальной истории. Страна вымирает в темпе миллиона человек в год, так что чисто математически ее будущее легко просчитывается.
Что — так и дальше будем друг другу отвешивать комплименты, и праздновать взаимные юбилеи? Как бы не пропраздновать нам гибель своего собственного народа.
У нас ведь до сих пор нет общенациональной церковной газеты. Нет общецерковной миссионерской программы (не «Концепции», а именно рабочей программы). Нет и штатной должности «миссионер» в епархиальных управлениях.
Деньги в распоряжении церковного руководства есть. Но обращение их на цели миссии бывает лишь капельным и эпизодичным. Эти недосмотр иерархов? Нет. Это традиция.
— Другими словами, вы считаете, что церковь слишком мало средств тратит на проповедь?
— Большой бюджет разве что у Московской семинарии. Порядка 180 ООО долларов в месяц. Это мало — в расчете на тысячу студентов, полторы сотни преподавателей, аналогичное количество сотрудников и рабочих. В итоге моя зарплата профессора составляет 70 долларов.
В одной из южных российских епархий на прошлой неделе я узнал, что месячный бюджет семинарии там составляет 500 долларов. Это включая еду для студентов, зарплату преподавателям. На Западной Украине месячный бюджет одной из православных семинарий, как я узнал тоже на днях, составляет около 300 долларов. Как видим, на будущее нашей церкви выделяются неприлично маленькие суммы.
И я никогда не слышал, чтобы на ежегодных отчетах Патриарх сказал бы: «На миссионерское служение в Москве за прошлый год выделено столько-то средств из епархиального бюджета». А Москва ведь тоже вполне языческие джунгли.
— Прогнозы на будущее или свои рецепты для Церкви у Вас есть?
— Недавно в Брянске декан местного университета представлял меня аудитории и молвил так: «Это отец Андрей Кураев, доктор Русской Православной Церкви». Мне пришлось отречься: «Извините, я не доктор Русской Православной Церкви. Я ее пациент, а отчасти жертва». Так что рецептов у меня нет, а предположения есть.
Что могло бы радикально изменить пути русского православия? Только одно: если бы Патриархом стал аутист. Такой человек совершенно не от мира сего, не видящий реальности, не имеющий с ней точек соприкосновения. Безнадежный заложник старых книг и своих принципов. Вот как чукотский епископ Диомид, который своего губернатора публично клеймит «жидом».
Это должен был бы быть человек настолько упертый, что он мог бы реализовать программу жестких реформ в Церкви, несмотря на возмущение и писк со всех сторон.
Первый этап этой реформы: создание церковного «стабилизационного фонда». Одно из действий на этом этапе: в контакте с ФСБ найти тайные банковские счета ряда церковных людей и попросить их перевести эти денежки в этот самый стабфонд.
Второй этап: объявление крестин бесплатной требой. Запрет на совершение крещения в большинстве храмов России. То есть в тех храмах, где священник не может миссионерски захватывающе рассказать о христианской вере, просто опечатать крестилки. Запретить крестить без «оглашения», то есть научения крестных родителей, просто родителей и (если позволяет возраст) самих крещаемых основам православной веры и жизни. «Оглашение» должно вызывать в людях восхищение, желание сознательно сделать веру Церкви своей личной верой. Поскольку не каждый проповедник способен так свидетельствовать о своей вере, то и хорошо бы некоторых из них понудить к молчанию. Зато к способным миссионерам направлять жаждущих крещения со всей округи.
В результате появится надежда уменьшить скандальный разрыв между числом людей крещеных и церковных.
Третий этап: людям, сознательно избравшим Православие, предложить ощутить жизнь Церкви как их жизнь. Тут даже возможно введение церковной «десятины». Если и в самом деле Церковь сможет жить на пожертвования своих сознательных членов, то это и даст ей финансовую независимость от государства и малоцерковных «спонсоров».
Четвертый этап: сознательность жизни в Церкви приведет к сознательному и гласному поименному членству в приходской общине. Человек, который платит десятину именно в этот приход, обретает в нем право голоса. И тогда возможен контроль прихожан над церковной кассой и над жизнью духовенства. Возможно прозрачное избрание делегатов на епархиальное собрание и Поместный собор. Тогда возможно и создание независимого и действующего церковного суда.
Понятно, сколько врагов встретит такая реформа. Поэтому ее реализатор и должен быть глухим аутистом: он знает, как надо, а потому и режет по живым и шкурным интересам. Без такого насилия Церковь не сможет вернуться к своим древним канонам.
Ну, а поскольку шансов не такую реформу и таких реформаторов крайне мало (они равняются вероятности Божия чуда), то по-человечески остается только резонерски сказать: чтобы не разочаровываться, не надо очаровываться.
— Надежда на перемены есть?
— Я своим семинаристам как-то сказал: ребята, я понимаю, что здесь, среди вас есть будущие епископы… Надо было видеть их реакцию. Ведь в аудитории сидит человек 60. Причем около 20 с ноутбуками.
— В игры играют?
— Трудно сказать. Они делают вид, что конспектируют мою лекцию, я же в силу своей испорченности подозреваю, что шарят в Интернете или готовят другие уроки. Но я же гордый преподаватель. Я слишком высокого мнения о своих лекциях и потому не унижаюсь до того, чтобы наводить дисциплину в классе. Так вот, как только прошла фраза, что в этом зале сидят будущие епископы, реакция была мгновенная. Раз — и все глаза уже над экранами. Я же продолжаю: ребята, когда вы станете архиереями, вспомните эту мою просьбу. Будет приближаться годовщина вашего поставления во епископы. По этому поводу будет, конечно, обсуждаться программа празднеств. (В скобках замечу, что генерал, который стал бы праздновать годовщины своего пребывания на должности, быстро бы с нее слетел, но наши монахи всегда готовы давать пример скромности).
Так вот я прошу: на оргкомитете вы предупредите: «дорогие отцы, я не корова, траву не ем, и поэтому не нужно мне дарить 350 букетов цветов по 10 ООО рублей каждый — от каждого же прихода. Тем более, что это недешево. И поэтому у меня просьба — если хотите сделать мне подарок, приносите эквиваленты этих букетиков в конвертиках. Я же даю вам честное пионерское, что эти деньги я использую на нужды миссионерской деятельности».
Учитывая, что в году таких букетно-шоколадных дней минимум шесть — день рождения, именины, день назначения на кафедру, престольный праздник кафедрального собора, Рождество и Пасха — то может выйти регулярный источник финансирования миссии. Пока же священник, появившийся на пороге епархиального управления с просьбой выделить из епархиального бюджета деньги на миссионерский проект, воспринимается как раздражающий фактор. И посылают его лесом, полем, полем, лесом, и, кажется, еще дальше…
— Примет ли Церковь молодого человека, желающего стать миссинером? Поддержит его?
— Увы, пока миссионерскую работу предполагается строить на энтузиазме людей или на безысходности.
С энтузиазмом все понятно. Это хорошо. Но ведь у детей есть нехорошая привычка: вырастать. Они взрослеют, у них появляются свои семьи. И тут энтузиазма уже недостаточно. Семью надо кормить. Много ли настоятелей согласятся содержать такого, по их мнению, бездельника, который только транжирит
