домашние туфли, причем так хмуро, будто прямо сейчас собирался сделать им выговор.

– Ты должна на время уехать, – неожиданно заявил он, обратившись к племяннице. – Куда-нибудь за границу, подальше отсюда. Возьми неделю за свой счет, купи путевку в Египет или в Таиланд и отправляйся немедленно. Я не желаю просыпаться среди ночи в поту, опасаясь за твою жизнь.

– Нет, дядь Лень, это невозможно, – отрезала Тоня. – Нет, нет и нет. Я должна заняться делами Андрея. А преследователи меня не пугают. Ведь я не одна, ребята повсюду меня сопровождают. Шура даже жизнью рисковала...

– Кстати, именно благодаря Шуре, – подтвердил Сильвестр, – у нас есть приемлемое объяснение тому, что происходит. Реквизированная фотография наводит на определенные мысли.

– Думаете, фальшивая медсестра завалилась ко мне, чтобы найти серьги? – спросил Леонид Николаевич. – И те два типа тоже хотят их получить?

– Может быть, сережки ценные? – предположил Потапов.

– Мало ли на свете ценных сережек, в самом-то деле! – подала голос Изольда, сидевшая все это время тише воды. Звериное чутье подсказывало ей, что сейчас лучше не высовываться, и тогда ее позиции только упрочатся. Тем более что племянника защищать не требовалось, никто его не третировал и не задевал. Сам же Роман Потапов как прилип к тарелкам в серванте, так и не мог отлипнуть, то и дело бросая на них внимательный взгляд.

– А как к Ларе попали эти серьги? – поинтересовался Герман.

Он медленно вытащил сигарету и принялся разминать ее в пальцах. Никто не замечал этого безобразия до тех пор, пока не щелкнула зажигалка. И тогда Бессонов, а с ним все сочувствующие, то есть Майя, Шура, Тоня и Костя – хором крикнули:

– Нет!!! Курить нельзя!

Получился довольно мощный хор, повергший неосведомленную часть публики в настоящий шок.

– Что такое? – проблеял Герман, подбирая сигарету с пола. Она, разумеется, выпала у него изо рта. – В этом доме всю жизнь курили.

– Пока я здесь, – холодно заметил Сильвестр, – на табачные изделия налагается вето. Это мое условие. Кстати, Леонид Николаевич, вопрос был задан очень важный: откуда ваша сестра взяла те серьги, которые по наследству перешли к Тоне?

– Понятия не имею. – Изотов демонстративно развел руками. – Тут десятки вариантов. Лара была хорошей балериной, имела множество поклонников своего таланта... Кто угодно мог подарить их ей. Да и мужа со счетов списывать нельзя.

Сильвестр захотел взглянуть на серьги, и Тоня немедленно принесла их из своей комнаты. Серьги были изящными, ими хотелось любоваться, поворачивая бархатную коробочку так и этак.

– У вас, господин Изотов, наверняка есть фотографии сестры, – предположил Сильвестр. – Тем более она была артисткой, ее много снимали... Может быть, мы найдем эти серьги на каком-то снимке? И та распечатка, которую Александра сегодня героически отбила на улице, с фотографии из вашего семейного альбома.

– К сожалению, произошла ужасная вещь, – печально ответил Леонид Николаевич. – В подмосковной квартире, в Ильменском, случился пожар. Страшный пожар. И большинство фотографий пропало безвозвратно. Вырезки из газет, памятные вещи... Мы остались практически с пустыми руками. Хорошо хоть людей в тот момент в доме не оказалось. Говорят, деревянные перекрытия горели, как папиросная бумага.

– Я точно могу сказать, что на этой распечатке не моя мама. Я знаю наизусть те несколько фотографий, которые у нас есть, – звенящим голосом сказала Тоня. Было ясно, что вечер воспоминаний ее сильно расстроил. – Я бы узнала ее лицо даже по такому кусочку.

Тема, казалось, была исчерпана, и в комнате повисла гнетущая тишина:

– А как вы догадались, что у меня горло болит? – неожиданно спросила Изольда, которой до смерти надоело без пользы проводить время.

Полезными же она считала любые действия, которые так или иначе повышали ее ставки. Ближайшей ее задачей было привлечение внимания Леонида Николаевича, из поля зрения которого она так надолго выпала. Кроме того, ей действительно очень хотелось знать ход мыслей частного детектива. В конце концов, она не кашляла и не использовала носовой платок, а этот тип пришел и сразу же ее припечатал.

– Нет ничего проще – вы постоянно сглатываете, и от вас пахнет лакрицей. Поэтому я и расположился подальше от вас. Ни один человек в здравом уме не станет поедать лакричные конфеты, если только не мучается горлом.

– Фу, – выдохнула Изольда. – Я-то думала... А у вас всего лишь хороший нюх.

– Я тоже чувствовал, что от тебя пахнет какой-то гадостью, – признался ее добрый племянник, – но мне и в голову не приходило, что ты болеешь. Кстати, а что насчет меня? – обратился он к Сильвестру, покусывая губу. – Я ведь тоже любопытен. Про меня объясните, будьте так любезны.

– Всегда пожалуйста. У вас рубашка с короткими рукавами, виден загар – совсем свежий, потому что кожа еще только начинает шелушиться. И загар не городской, не наш, а южный. Значит, ездили на юг. Рассуждаем дальше. На запястье отчетливый белый след. Значит, загорали вы в часах. Кто будет на пляже целый день носить часы, верно? Следовательно, вы ездили не в отпуск, а по делам службы. К лацкану пиджака, который лежит рядом с вами, пришпилен корпоративный значок, изображающий дом. Вероятно, ваша фирма занимается операциями с недвижимостью. Если вы ездили по делам службы на юг, то, пожалуй, смотрели дома на продажу. Вот, собственно, и все.

– Забавно, – ухмыльнулся Потапов. – Потрясающая наблюдательность. А что насчет вылеченного зуба?

– Вот именно, – подхватил Герман, едва оправившийся после коллективных воплей, запретивших ему курить. – С чего вы взяли, что я был у стоматолога?

– Вы все время трогали языком зуб, – ответил Сильвестр, смирившись с ролью фокусника, проводящего мастер-класс. – Лицо у вас при этом было довольное. Значит, вы трогали не больной зуб и не дырку от удаленного зуба. Выходит, вам поставили пломбу.

– Но вы назвали точное время! Меньше двух часов назад, – напомнил Герман.

– Не понимаете? Вы постоянно смотрели то на часы, то на печенье, которое стоит перед вами на журнальном столике. То есть ждали, когда можно будет, наконец, чем-нибудь подкрепиться. Ведь после того, как пломбируют зуб, минимум два часа запрещают есть и пить. Верно? Я понял, что истекают последние минуты запрета.

Герман не стал скрывать восхищения.

– Браво! – воскликнул он, хлопнув в ладоши. – Может быть, вам вместо сыска заняться аудитом? У меня на складе небольшая проблемка...

– Дядя Герман! – укоризненно воскликнула Тоня. – Моего жениха убили, а вы говорите – проблемка на складе.

– Извини, дорогая, – стушевался тот, блеснув пиратскими глазами. – Просто не могу пройти мимо таланта. Сразу хочется захапать себе.

– Это у тебя социалистическая отрыжка или новые буржуазные привычки? – проворчал Леонид Николаевич. – Зачем тебе хапать? Придет черед, будешь рваться туда, где воздуха больше, глядишь, пожалеешь, что слишком сильно нагрузился.

Сильвестр уже стоял в дверях, Майя – мгновенно оказалась рядом, в полной боевой готовности.

– И что же вы думаете по поводу медсестры? – спросил на прощание Леонид Николаевич, против воли проникшийся к гостю доверием – так ловко тот все расставил по своим местам. – Подавать в милицию жалобу или не стоит?

– Прошу оградить меня от вопросов, касающихся милиции, – сухо ответил Сильвестр. И, пристально посмотрев на Майю, добавил: – Каждый человек сам решает, иметь ему с ней дело или воздержаться.

Тоня вышла вслед за гостями на лестничную площадку поинтересоваться, удовлетворила ли Сильвестра состоявшаяся встреча.

– Вполне, – ответил тот. – Информация имеет свойство накапливаться, а накопившись, формировать новые идеи. Я буду держать вас в курсе.

По дороге домой Майя не утерпела и спросила у босса: