Она закатала рукав тоги, чтобы показать ему свое запястье. На коже были вытатуированы одиннадцать черных слезинок. Атлантийский обычай, в память об умерших близких.

— Первая — для моего сына. Остальные — для твоих детей.

Он дотронулся до ее руки, не в силах поверить.

— А как же Юриан? Ты приказала мне убить его.

— Я сказала, что у твоего сына есть секрет, который тебе нужно разузнать. Что он что-то скрывает от тебя. Я и предположить не могла, что ты его убьешь. Ты сделал это по своей воле.

— Я тебе не верю.

— Можешь не верить. Меня это больше не заботит. Я бы покончила с нашими жизнями прямо сейчас, но пока я не узнаю, что Война заключен, и мой сын в безопасности, я застряла здесь.

— Со мной.

Ее серебристые глаза тускло вспыхнули. Но Страйкер увидел боль, что она так изящно скрыла.

— Этого я не говорила.

— Твой тон сказал.

Аполлими раздраженно выдохнула.

— Ты так слеп. Все или черное, или белое. Я либо ненавижу тебя, либо люблю. Но так не бывает. Жизнь не такая четкая. Эмоции — не такие определенные. — Она мягко дотронулась до его щеки. — Подумай, Страйкериус. Мы были союзниками тысячи лет. Против твоего отца и Артемиды. Против ее армии Темных Охотников и людей, которых мы оба ненавидим. Единственный, кого я не позволяла тебе трогать, — это Апостолос, и теперь ты знаешь почему. Он мой сын. Но даже так, я укрыла тебя и твоих людей. Я забрала тебя и научила, как отнимать человеческие души.

— Так ты могла причинить боль отцу за убийство Ашерона.

Она почтительно склонила голову.

— Верно. Сначала я не ничего, кроме своей мести, не замечала. Но я наблюдала, как росли твои дети… как рос ты, и я видела, как они умирали. Ты на самом деле считаешь меня настолько холодной, что мне все безразлично?

— Считаю. Ты убила собственную семью. Всех их.

Ее лицо превратилось в камень. Оно не выдавало страстей или эмоций.

— Меня вел тот же гнев, что владел тобой в ту ночь, когда ты перерезал Юриану горло. Нет, еще сильнее. Их предательство по отношению ко мне было куда больше, чем твоего сына к тебе. Юриан совершил все из любви к женщине. Он не пытался причинить тебе боль. Он просто пытался найти счастье для них двоих и считал, что для тебя это ничего не значит. Моя же семья совершила все из эгоистичного страха. Они объединились, чтобы пленить меня и убить моего сына. Такое не прощают.

Аполлими помедлила, боль в ее глазах ярко вспыхнула, и Страйкер увидел, как сильно она все еще переживает произошедшее.

— Но, как и ты, после их гибели, когда я осталась в одиночестве, я скорбела по тому, что совершила. Мне не хватает той семьи, жаль, что так получилось, и я хотела бы увидеть их еще раз.

Она оглянулась через плечо на своих демонов, все еще стоявших по стойке смирно.

— И хоть я и нежно люблю свою армию шаронте, это не то же самое, что моя семья. — Аполлими обратила свое внимание на него и ее взгляд смягчился. — А потом меня призвал этот золотоволосый юноша, он молил о силах, способных как-то спасти его маленьких детей от несправедливой судьбы. Он напомнил мне моего собственного сына, и тогда я предложила ему то, что не предлагала никому и никогда, — нежность исчезла под хорошо знакомым Страйкеру холодным спокойствием. — Я связала свою жизнь с твоей, чтобы спасти тебя. Мы поссорились лишь однажды, когда я приказала тебе оставить в покое Апостолоса, а ты отказался.

— Ты не сказала мне, что он — твой сын.

— Потому что знала — это причинит тебе боль, — пояснила она сквозь зубы. — Почему бы еще я держала это в секрете?

— Ты пыталась управлять мной.

— Никогда, — огрызнулась Аполлими. — Я развязала тебе руки для мести твоему отцу. Я открыла собственное царство для твоего вида и позволила вам здесь укрыться. Каждый убитый тобой Темный Охотник, каждая уничтоженная человеческая жизнь заставляли меня гордиться как мать.

Страйкер все еще отказывался поверить. Она использовала его…

И тем не менее он вспомнил путь, который они прошли за века. Она всегда радушно принимала его в своих личных покоях. Всегда радовалась его компании.

Он скучал по этому сильнее, чем хотел себе признаться.

— Почему ты не сказала мне этого раньше?

Аполлими вздохнула.

— Потому что я предпочла, чтобы за смерть Юриана ты ненавидел меня, а не себя. Ни один родитель не должен познать подобное горе, никогда.

— Я не верю тебе.

— Не верь. Мы оба знаем, что сострадание не моя сильная сторона. Я едва понимаю это, — она бросила на него холодный взгляд. — Я едва понимаю тебя, — Аполлими подобрала подол черной тоги и прошла мимо него.

Страйкер наблюдал за ней, ее слова эхом отдавались в его ушах. Она может не понимать сострадания, но она знает, как любить. Ее бескомпромиссная защита и жертвоприношения ради Ашерона безупречны. Вот чему завидовал Страйкер, вот почему он пошел против нее.

Он хотел, чтобы она любила его так же.

Страйкер содрогнулся от неопровержимости истины. Его извлекли из утробы матери раньше, чем он родился, и передали на воспитание жрицам Аполлона. И хотя они никогда не были жестоки с ним, они все его боялись. Он никогда не знал настоящей матери.

До Аполлими.

Даже так, он не был уверен, можно ли ей доверять. Осмелится ли он? Но при всей ее злости, Страйкер знал, что она никогда не лжет. Аполлими могла не упомянуть какие-то вещи, но она не опустится до прямой лжи…

Закрыв глаза, он стиснул зубы, резко нахлынула боль. Трудно отвечать за столь многое, не имея возможности никому довериться полностью.

Боги, как он устал быть один во Вселенной. Быть все время сильным.

Не желая думать об этом, он покинул сад и вернулся к своим людям, которые все еще заботились о раненых и убивали обращенных.

— Мы в состоянии войны, мой повелитель?

Страйкер взглянул на Энн — маленькую, симпатичную блондинку-даймона — и кивнул.

— Демонам здесь больше не рады. Мы протянули им руку дружбы, а они отплатили нам кровавой бойней. — Почти не удивительно, демон есть демон. Ему следовало хорошенько все обдумать, прежде чем объединяться с галлу. — Но все в порядке. Нехватку численности мы восполним жестокостью и хитростью. Мы — Даймоны. Мы — Спати. А теперь давайте покажем ублюдкам, на что мы способны.

Его люди одобрительно закричали.

Савитар позади него рассмеялся.

Страйкер метнул на него яростный взгляд.

— Тебе кажется что-то смешным, хтонианец?

— Да. Мне кажется очень смешным, что твое новое временное право на жизнь носит имя Война.

Он посмотрел на Савитара, давая ему понять, что он о нем не слишком высокого мнения.

— По крайней мере, у меня есть это право.

— Действительно, но знаешь в чем с ним проблема?

— В чем?

— Рано или поздно, оно заканчивается. И если ты не обратишь внимания на строчки, написанные мелким шрифтом, ты прогоришь.

— Тебе меня не запугать.