Тем временем девка подошла к царским вратам. Поп, поднявшись, поплёлся за ней. Они вместе вошли в алтарь. Теперь, из-за иконостаса, Деснин не мог их видеть.

— А ты знаешь, — послышался из алтаря голос попа, — что в алтарь бабам входить нельзя?

— Меня всё то, что нельзя, так возбуждает, — ответила девка, и тут послышался какой-то грохот.

— Да ты чего?! Совсем охренела?! — чуть ли не кричал поп.

— Давай прямо на этом столе, а?

— Это не стол, это престол. Тут бог это самое…

— Вот и мы это самое. Ну Серенький, ну один разочек давай попробуем, это ж так клево. Ну, где он там у тебя? У-у. Вот он. А чего такой вялый? Ну, ничего, сейчас согреется. Вот так…

«Интересно, что они там делают?» — подумал Деснин. Но вскоре по звукам, которые доносились из алтаря, он понял что.

Предоргазменные всхлипы гулко разносились по всей церкви. Эти всхлипы пощёчинами отлетали от щёк святых, а те смиренно подставляли то левую, то правую щёку…

«Ну Скипидарыч, ну казёл! А! — думал Деснин, выбегая через приоткрытые ворота церкви. — Догадка у него есть! Страшно ему, нечистая сила, подозрительные типы. Тьфу!»

На улице стояла тишина. Лишь где-то вдалеке кто-то громко и безутешно блевал. Деснин интуитивно пошёл на этот звук, и вскоре перед ним предстал скорчившийся Скипидарыч. «Пусть закончит, «- решил Деснин.

— Коль, это ты? — Скипидарыч закончил и стоял теперь, уставившись на Деснина. — А я тут это. Врут все, что в русском желудке и долото сгниет. Сейчас такую дрянь делать стали, да еще, гады, «Машеньку» добавляют, чтобы совсем крышу срывало. Тьфу, косорыловка треклятая!

Глаза Деснина сверкнули нехорошим огнём. Он ухватил Скипидарыча за грудки и заорал на того:

— Череп, говоришь, свет в церкви! Догадка у него есть! Поиздеваться надо мной решил, да? Да я тебя…

— Не убивай, Коля! Не бери грех на душу! — взмолился Скипидарыч. — И так сплошное смертоубийство кругом происходит. Коля, Бесы ходят по деревне!

Последнюю фразу Скипидарыч произнес так уверенно, что Деснин слегка опешил и отпустил его.

— Опять гонишь? Какие бесы? Я вон в церкви уже…

— А самые что ни есть натуральные, — Скипидарыч был серьезен как никогда. — Я вот за милицией пошел — кабель срезали, не дозвониться.

— А менты еще зачем?

— Так говорят же тебе… А, черт с милицией — все равно уже поздно. Идем, идем, — позвал Скипидарыч, — щас сам все увидишь. Тут такое творится!

Всю дорогу Скипидарыч не умолкал, рассказывая предысторию события.

— Никодимова была еще идея: когда деревня уходила в запой, все деньги несли бабке Лизавете на сохранение. Единственная трезвенница была. Зато подруга ее бывшая, Глафира, наоборот, бизнесом занялась на старости лет — гнала самогон. Помню, когда покупал, провожала таким взглядом, словно говорила: пей, родимый, на здоровье, чтоб ты сдох. Вот. А вчера или позавчера, в общем перед тем как ты приехал, все с Ромки началось. Пацан только с армии пришел — и давай бухать, все деревню с панталыку сбил. Вот и я из-за него бороду сбрил, едрень фень. В общем, сегодня к вечеру все деньги пробухали. Пока ты в церкви был, поперлись они сперва к Глафире, а та в долг самогон-то не дает. А толпа-то приличная собралась, да все пьяные в умат. Вот и повел их бес к Лизавете, а та говорит: сами требовали, чтобы денег, когда пьяные, вам ни за что не давать. Не знаю, чего уж у них там вышло — каждый по-своему рассказывает, а убили Лизавету. Плохо так убили — серпом горло перерезали. Но денег не нашли. А я знаю почему — хитро прятала, в книгах, а в комнате, где книжный шкаф был, лампочку срезала. Нда, а эти-то, вкусивши кровушки, пошли к Глафире. Та опять заартачилась, дура — без денег не дам. Не знала, что он с Лизаветой сделали. Вот и дом ее.

Во всех окнах горел свет. У забора толпились немногочисленные селяне. Ловко растолкав их, Скипидарыч вновь позвал Деснина:

— Идем, идем.

Тот, так и не успевший сообразить, зачем он это делает, последовал за Скипидарычем. У вывороченной калитки он обо что-то споткнулся. Пригляделся — дохлая собака с вывалившимся языком. Должно быть, просто задушили. В самой избе царил жуткий кавардак. По центру единственной жилой комнаты ничком лежало тело хозяйки. Почти напополам расколотый череп, вытекшие мозги и прямо в этой бурой массе топор. Должно быть, хозяйку убили не с первого удара, и раненая она еще металась по избе — все комната была забрызгана кровью, даже иконостас в углу. Но не в этом была самая жуть. Дорвавшиеся до самогона (а было их человек двенадцать) валялись тут же. Видимо, пили косорыловку и падали, прямо в свежую кровь убитой самогонщицы. Так и спали в обнимку с бутылками, кто храпел, а кто икал. А над всем этим стоял жуткий смрад из перегара и паров пролитого и смешавшегося с кровью самогона.

Из кухни выскочила какая-то баба с перекошенным лицом и накинулась на Скипидарыча:

— Ну, где милиция-то?!

— Щас, щас… Ко мне вот тут гость, — засуетился тот и шмыгнул вон из избы.

— Трезвой? — нюхнула баба Деснина. — Тогда на кухню идем — нечего тут глазеть.

Деснин присел на табурет у печки, закурил. Баба села за стол и уставилась в одну точку.

— А Ромка-то с литрой убег, — проговорила баба, когда Деснин прикуривал уже третью сигарету. — И куда бес понес?

— Бес? — спросил Деснин.

— А кто же, как не бес, их водил? Лизавета, когда ее серпом, говорят, их видела, кричала: бесы в вас, спасти пыталась. Вот бесы и озверели. Да и Глафира тоже про бесов кричала, пока ее топором рубили… И за что нам это все?

Баба вновь впала в прострацию. Деснин еще немного посидел и, не дожидаясь, пока нагрянет милиция, вышел из избы. На улице раздавался интенсивный колокольный перезвон. Когда Деснин проходил мимо колокольни, звук вдруг стих: в свете луны видно было, что звонарь никак не может раздышаться.

— Коль, это ты? — услышал Деснин голос Скипидарыча. — Я тут это… Колокольный звон — для бесов разгон, понимаешь? Да только задохся вот, фу. Ты иди домой, а я еще немного тут — надо стресс снять.

— Повесился! — разбудил Деснина с утра вопль Скипидарыча.

— Че? — не понял он спросонья.

— Ромка повесился, ну из армии который пришел. Там, вчера у Глафиры, все полегли, он один на ногах остался. За него-то бес и ухватился. Понес Ромка самогон Юльке, подруге своей, напоить, а вместо этого изнасильничал и задушил. Или наоборот — не знаю уж. А как с утра протрезвел — так и в петлю залез. В записке так и написал: бес покою не дает, требует повеситься.

— Допился, — буркнул Деснин, с трудом вспоминая вчерашние события.

— Не-ет! — взвизгнул Скипидарыч. — Не в том дело. В каждом из нас живет демон, и наша ненависть — его пища. А столько ненависти кругом, что всеобщее беснование творится. Бесы — они повсюду! Вон ящик включишь — одни бесьи рожи скалятся, поэтому я его и выкинул. Вон, вон. Ты приемник-то послушай, что творят.

Деснин, чтобы заткнуть Скипидарыча, который опять начинал выступать, потянулся к приемнику и