впервые.

— Я ждал тебя, — произнес Аббат, обращаясь при этом не столько к Деснину, сколько к присутствующим. — Рано или поздно, но ты должен был прийти, как я и предсказывал.

Речь Аббата была протяжна и величественна. Он явно изображал из себя пророка.

— Дети мои, — Аббат обвел взглядом всех присутствующих, — вот он, тот человек! Они послали его, чтобы убить меня! Потому что…

Аббат наклонился к самому уху Деснина и шепнул: «Это я убил Никодима!»

Дыра. Она полыхала. Месть, заполнявшая ее, рвалась наружу. Деснин разжал руку. Лимонка с глухим стуком упала на пол.

Следующие несколько секунд показались Деснину вечностью. Перед глазами поплыли какие-то неясные картинки, в ушах стоял звон.

Вдруг в этот всепоглощающий звон ворвались слова Аббата:

— Видите, дети мои, они не в силах убить меня, ибо я вышел из-под их контроля. Я отринул их, и они не властны надо мной!

Деснин мотнул головой. Картинки исчезли. Но в ушах стоял страшный рев. Это месть не находила себе выхода. Несколько секунд Деснин неподвижно смотрел на не взорвавшуюся лимонку, затем, скрипнув зубами, кинулся на Аббата. Но двое из учеников тут же повалили его на пол, скрутили руки за спину и поставили на колени перед своим Учителем. Тот не спеша достал пистолет и приставил его ко лбу Деснина.

— Дети мои, этот человек дважды пытался убить меня. Я в полном праве просто пристрелить его, но… Суд — вот высшее проявление божественного начала. Ты волен либо казнить, либо миловать. Запомните: бог в первую очередь судья, а потом уже всё остальное. Бог всемогущ, а настоящая власть не в том, чтоб казнить — убить может каждый, настоящая власть в том, чтобы миловать.

Аббат убрал пистолет и продолжал свою патетическую речь:

— И я милую этого жалкого посланца старого бога. Вы видите, как тот немощен. Так к чему же он нам?! Однако власть прежнего бога еще крепка. Он, так же как и дьявол, контролирует вас через ваши души. Чтобы избавиться от этого контроля, нужно избавиться от души. Я достиг этого. Вы — уже на пути. Вы — избранные. Совсем скоро грядут времена, когда все люди, по всей земле, избавятся от контроля, избавятся от своих душ! Но вы — первые! И вы будете хозяевами земли, рая и ада! Но пока: есть рай, есть ад и есть я. И это я решаю, кому настал черед совершить свой Переход! Помните — прежние бог и дьявол всего лишь мои наместники.

Следующие слова Аббат обратил к Деснину:

— Я знаю, ты послан ими обоими для последнего разговора со мной. Что же, я готов. Оставьте нас, дети мои. Вы же видите — он не в силах причинить мне никакого вреда.

«Поднимайся в мой кабинет на верху, живо!» — шепнул Аббат уже нормальным тоном в ухо Деснину. Деснин повиновался и направился к лестнице. Сзади шел Аббат. Едва они вошли в кабинет, тот в изнеможении развалился на кожаном диване.

— Уфф, — выдохнул Аббат, отирая платком пот со лба, — если б кто знал, как трудно быть богом. Хм, Коля, Коля, тесен мир. Я был уверен, что ты здесь появишься и порадуешь нас чем-то оригинальным. И я, как всегда, оказался прав. Информация, что моим подопечным интересуются, быстро просочилась. Ну а я решил извлечь из всего этого определенную пользу. Да ты присаживайся, в ногах правды нет, — указал Аббат Деснину на кресло возле дивана.

— Я думаю, ты очень удивлен, увидев меня здесь в такой роли, да вообще всем этим спектаклем. Мне и самому все это довольно противно, но иногда приходится разыгрывать нечто подобное для, так сказать укрепления веры. И лестница, и лимонка, и то, что Мокрый остался один — все это было подстроено. Только вот с самим Мокрым промашка вышла. Я не предполагал, что ты придешь со своим стволом. Жаль парня. Впрочем, сам виноват. Любил, видишь ли, посмотреть на дело рук своих. Он был, можно сказать, поэтом своего дела. Исполнял всё изящно и не любил крови. Старался представить всё как несчастный случай, пожар…

Глаза Деснина блеснули. Руки рефлекторно стали сжиматься в кулаки. Аббат, заметив это, как бы невзначай почесал стволом пистолета щеку и, улыбнувшись, сказал:

— Ты как всегда чрезмерно горяч, Коля. Извини, что я ввел тебя в заблуждение: тот пожар, которым ты интересуешься, заказал не я, хотя и имею определённое к нему отношение. В своё время ты оказал мне услугу и, самое главное, не впутал меня в то дело. Я ценю преданность и в долгу, как ты сам знаешь, никогда не остаюсь. Так что, так и быть, кое-что я тебе проясню относительно того пожара… Да, кстати, неужели этот сгоревший священник и есть тот поп, после встречи с которым ты сам сдался?

— Да, — коротко ответил Деснин.

— Ха-ха-ха-ха! — рассмеялся Аббат. — Ты был отличным телохранителем, теперь душу решил хранить, я так понимаю? Это серьезно. И видимо этот Никодим для тебя много значил. Что ж, если бы я знал, что это именно он… Ладно, всё равно уже ничего не вернуть.

— Но чем, чем же вам Никодим помешал? — Деснин еле сдерживал себя.

— Ну надо же было помочь совершить Переход хоть одному праведнику в рай. Не все же одних нечестивцев в ад отправлять, — невозмутимо ответил Аббат. Глаза Деснина вновь дико блеснули, он уже готов был накинуться на Аббата, но тот спокойно наставил на него пистолет.

— Остынь. Это же бред. Все это я придумал, чтобы…

Аббат поднялся, достал из коробки на столе сигару, прикурил. Затем порылся в ящике стола, извлек оттуда диктофон и папку с газетными вырезками.

— Кстати, насчет душ… Что-то ты меня на философский лад настроил. Я понимаю, что все, кто знал меня по прежней жизни, считают, что я тронулся. Что ж, это даже к лучшему. Давно собираюсь привести свои мысли в порядок, да как-то недосуг. А ведь надо, чтобы и он, вернее я, грядущий, знал, с чего все началось. Кто же ему расскажет, как не я сам. Коля, — казалось, Аббат только сейчас вспомнил, что не один, — Ты присутствуешь при историческом моменте, и я позволяю тебе это сделать. Согласись, как-то глупо разговаривать с диктофоном наедине, тем более что ты никуда не торопишься. Кстати, возьми платок. А то, я вижу, мои ребята чуть перестарались.

Деснин приложил платок к разбитой губе, а Аббат еще некоторое время курил, собираясь с мыслями, затем включил диктофон и начал так:

— Аббатом меня называют не случайно. Я сын духовного лица довольно, кстати сказать, высокого ранга. Он давал обет безбрачия, но все не без греха. Когда появился я, он очень испугался за свою карьеру — могли и расстричь. В общем, так до самой смерти он меня и не признал. Но земля слухами полнится, так я и получил свою кличку. О своей, как сейчас говорят, криминальной карьере я рассказывать не буду — это никого не касается, да и не в этом главное. Хотя… Все, что я делал, я делал… нет, это тоже неважно.

Аббат выключил диктофон, отмотал пленку чуть назад и продолжил:

— Не знаю, может быть это наследственное, но я всегда интересовался религией. И вот как-то мне попалась такая заметочка.

Аббат открыл папку с вырезками, пробежал глазами по одному из текстов.

— Здесь автор размышляет, почему наш капитализм принимает столь уродливые формы. Цитирую. «Да потому, что их капитализм (я имею в виду Запад) основывался под влиянием господствующего идеализма. Ведь когда у них происходило становление капитализма, то церковь была ещё довольно сильна. Люди верили в Бога, в загробную жизнь и боялись Суда. Эти идеалистические тенденции в какой-то степени смягчали самое жёсткое проявление материализма в социальном плане — капитализм. А у нас становление капитализма происходит под влиянием господствующего материализма и даже полного атеизма, который нам внушали семьдесят лет и, видимо, всё же внушили. Нашему материалистическому, безбожному капитализму нет противовеса. Баланс нарушен — вот мы и падаем в пропасть. Минус отталкивает минус, нет гармонии — нет жизни. Бог нужен, вера какая-то, в противовес культу денег. Но нет базы для веры, нет, как говорили раньше, кадров. За семьдесят лет всех вытравили. Вместо знающих и истинно верующих людей, лезут в духовные пастыри чёрт знает кто. Присмотрелись люди — и увидели, что нынешние попы не Богу служат, а всё тому же злату. Культ денег проник и в церковь. Не верят люди таким попам, не верят. Вот так и превратили современную церковь в аппарат для отпугивания человека от Бога. Как говорится: чем ближе к церкви, тем дальше от Бога». Дальше не суть важно. Вот только это: «Раньше