не в силах его удержать, кликнула на подмогу Амалию, вероятно, в надежде, что та, оберегая сон родителей, любой ценой выпроводит незваного гостя. Амалия и сама уже спешила к сестре, легко отодвинула Ольгу плечом, вышла на улицу и затворила за собой дверь. Впрочем, она тотчас вернулась, в два счета добившись того, что никак не удавалось сестре.

И лишь после этого К. узнал от Ольги, что человек приходил к нему, это был один из помощников, по поручению Фриды его разыскивавший. Ольга не стала ему говорить, что К. у них; если после сам К. захочет рассказать Фриде, у кого был, это его дело, но негоже, чтобы его здесь обнаруживал помощник. К. с этим согласился. Однако предложение Ольги провести ночь у них и дождаться Варнаву он отклонил; вообще-то он с удовольствием бы его принял, ведь уже поздно, и ему казалось, что теперь, хочет он или нет, с семейством Варнавы он настолько сроднился, что ночевка у них в доме, в прочих отношениях, возможно, нежелательная и тягостная, ввиду этого сродства самая естественная вещь на свете, более подходящего места для него во всей деревне нет, но все равно отказался, приход помощника его вспугнул, он никак не мог взять в толк, с какой стати Фрида, которой ведь все строго-настрого наказано, и помощники, которые вроде бы уже привыкли его бояться, опять стакнулись, опять настолько заодно, что Фрида осмелилась одного из помощников послать за ним, причем только одного, тогда как другой, видимо, при ней остался. Он спросил Ольгу, есть ли у них кнут, кнута в доме не оказалось, зато нашлась хорошая ивовая розга, которую он и взял; потом спросил, есть ли из дома второй выход, и таковой тоже имелся, через двор, правда, потом надо было через забор соседского сада перелезть, этим садом пройти и уж там выйти на улицу. К. решил, что так и сделает. Пока Ольга двором вела его к забору, К. наспех старался ее успокоить, объясняя, что за маленькие художественные преувеличения в ее рассказе нисколько на нее не сердится, напротив, очень даже ее понимает, поблагодарил за доверие, которое она к нему испытывает, — иначе ничего такого она бы ему не рассказала, — и настоятельно попросил сразу же отправить Варнаву к нему в школу, когда бы тот ни вернулся, хоть ночью. Конечно, доставляемые Варнавой послания отнюдь не единственная его надежда, иначе плохи были бы его дела, но отказываться от них он ни в коем случае не хотел бы, напротив, он намерен этих распоряжений придерживаться, но и об Ольге не забывать, важнее всех посланий для него сама Ольга, ее храбрость, ее осмотрительность, ее ум, ее самоотверженная любовь к семье. Так что, если бы пришлось выбирать между Ольгой и Амалией, он бы долго не раздумывал. Уже взлетая на соседский забор, он успел сердечно пожать ей руку.

Очутившись наконец на улице, он осмотрелся и, насколько позволяла смурая ночная мгла, различил чуть выше вдали, перед домом Варнавы, фигуру помощника — тот все еще расхаживал взад-вперед, иногда останавливался и, освещая фонарем занавешенные окна, тщетно пытался в них заглянуть. К. его окликнул; не особенно даже испугавшись, помощник прервал свое неприглядное филерское занятие и направился к К.

— Кого это ты высматриваешь? — спросил К., слегка проверяя гибкость розги о собственную ляжку.

— Тебя, — отвечал помощник, подходя ближе.

— А кто ты такой? — приглядевшись, спросил вдруг К., ибо, похоже, перед ним был вовсе не его помощник. Этот был постарше, какой-то весь понурый, с морщинистым, хотя и оплывшим лицом, да и походка совсем другая, куда девалась легкая, упругая, во всех движениях и суставах словно заряженная электричеством побежка помощников, этот же ступал медленно, слегка прихрамывая, с какой-то болезненной вальяжностью.

— Ты не узнаешь меня? — удивился незнакомец. — Да я же Иеремия, твой старый помощник.

— Вот как? — проговорил К., снова слегка показывая из-за спины припрятанную было розгу. — Но у тебя вид совсем другой.

— Это потому, что я один, — сказал Иеремия. — Когда я один, прощай жизнь молодая.

— А где же Артур? — спросил К.

— Артур? — переспросил Иеремия. — Наш ласковый малец-удалец? Так он оставил службу. Ты ведь тоже с нами не больно-то ласков был. Вот его нежная душа и не выдержала. Он вернулся в Замок и там подает на тебя жалобу.

— А ты? — спросил К.

— Я-то могу остаться, — отвечал Иеремия. — Артур подает жалобу и за меня тоже.

— И на что вы жалуетесь? — поинтересовался К.

— А на то, — сказал Иеремия, — что ты шуток не понимаешь. Что мы такого сделали? Малость подурачились, малость посмеялись, малость невесту твою расшевелить хотели. Все, кстати, как было приказано. Когда Галатер нас к тебе посылал…

— Галатер? — изумился К.

— Ну да, Галатер, — подтвердил Иеремия, — он тогда как раз Кламма замещал. И когда он нас к тебе посылал, так и сказал, я слово в слово весь разговор запомнил, нам же потом ссылаться надо: «Вас направляют в помощники к землемеру». Мы на это: «Но мы ничего в этой работе не смыслим». А он нам: «Это не главное; если понадобится, он вас обучит. Главное в том, чтобы вы его малость развеселили. А то, как мне доложили, больно близко он все к сердцу принимает. Он только что в деревню прибыл и решил, что это невесть какое событие, хотя на самом деле это пшик, ровным счетом ничего. Вот это вы ему и растолкуйте».

— И что же, — спросил К., — прав был Галатер? И удалось ли вам выполнить его поручение?

— Да не знаю я, — ответил Иеремия. — За такой короткий срок вряд ли это возможно. Я одно знаю, что ты очень груб с нами был, на это мы и жалуемся. Не пойму, как ты, тоже всего-навсего служащий, причем даже не служащий Замка, не способен уразуметь, что служба вроде нашей очень тяжкая работа и нехорошо своими капризами, будто ты барчук озорной, настолько нам ее затруднять. Ведь это бессердечно — оставлять нас на морозе у ограды, как ты это сделал, или как ты Артура, который из-за одного недоброго слова иной раз целыми днями переживает, кулаком чуть не убил тогда, на матрасе, или как ты меня весь вечер по сугробам гонял, я потом целый час отдышаться не мог. А я ведь не мальчишка уже.

— Милый мой Иеремия, — сказал К. — Ты во всем совершенно прав, только расскажи это не мне, а Галатеру. Это он по своей воле вас ко мне послал, я ни о чем таком не просил. И поскольку я вас не требовал, значит, имел право отправить восвояси, причем с радостью сделал бы это по-хорошему, а не силой, но вы же по-хорошему не шли. Почему, кстати, ты сразу, как только вы ко мне явились, так откровенно со мной не разговаривал?

— Потому что я на службе был, — ответил Иеремия. — Это ж само собой понятно.

— А сейчас ты больше не на службе? — спросил К.

— Сейчас — нет, — сказал Иеремия. — Артур в Замке от службы уже отказался или по крайней мере дал ход делу, чтобы нас окончательно освободили.

— Но ты все равно меня разыскиваешь, как будто ты на службе?

— Да нет, — отозвался Иеремия, — я ищу тебя, только чтобы Фриду успокоить. Когда ты ее из-за Варнавиных сестриц бросил, она очень горевала, не столько из-за того, что тебя лишилась, сколько из-за предательства твоего, впрочем, она давно это предвидела и много из-за тебя выстрадала. А я как раз к окну школы снова подошел взглянуть, может, ты все-таки образумился. Но тебя там не было, только Фрида, одна-одинешенька, сидит за партой и плачет. Ну я к ней зашел, тут у нас дело и сладилось. Да и остальное потом все быстро утряслось. Я, пока мои дела в Замке решаются, коридорным устроился в «Господском подворье», а Фрида снова в буфетную вернулась. Для Фриды так оно, конечно, лучше. Не было для нее никакого резона за тебя замуж идти. Да ты и не ценил жертвы, на которые она ради тебя пошла. А она, бедняжка, все еще нет-нет да начнет за тебя переживать, дескать, может, нехорошо она с тобой поступила, может, ты вовсе не в Варнавином доме пропадаешь. И хотя никаких сомнений насчет того, где ты запропастился, разумеется, не было, я для очистки совести решил проверить, чтобы раз и навсегда убедиться, после всех треволнений Фрида заслужила наконец право хоть раз спокойно выспаться, да и я тоже. Вот и пошел, и не только тебя здесь обнаружил, но между делом успел удостовериться, что девчонок своих ты тоже натаскал будь здоров. Особенно чернявую, та за тебя прямо как дикая кошка, того и гляди, глаза выцарапает. Только вот через соседский сад ты напрасно уходил, я эту дорожку знаю.^{23}