ни о чём плохом думать не хочется. На какое-то время груз жуткого и опасного знания, открывшегося мне позавчера, становится легче, в присутствии Дианы Несторовны я чувствую себя в безопасности, а пожатие руки Альбины под столом наполнено нежностью.
– Хорошо мы сидим, это верно, – говорит наконец Диана Несторовна. – Однако, я вот зачем приехала... Пора на работу, Алечка. Отдохнула – и хватит.
– А без меня ты никак не справишься? – спрашивает Альбина.
– Справиться-то, может, и справлюсь, – усмехается Диана Несторовна. – Только и тебе нужно на работе хоть изредка появляться, дорогуша. Я понимаю, гораздо приятнее проводить время с Настенькой, но и о деле тоже думать надо.
– Да я не спорю, Диана, – отвечает Альбина, опираясь о край стола и поднимаясь на ноги. – Ты, конечно, права. Ну что ж, я вызываю Рюрика.
– Не надо, – говорит Диана Несторовна. – Пусть отдохнёт парень, Новый год всё-таки. Я сама тебя отвезу.
Снова грусть и тревога наваливаются на меня всей своей тяжестью. И растерянность, и страх. Щемящая тоска и одиночество. Я убираю со стола и мою посуду, Альбина идёт одеваться, а Диана Несторовна помогает ей. Когда я заглядываю в спальню, Альбина уже одета в элегантный серый костюм с белой строгой блузой, а Диана Несторовна повязывает ей галстук. Окинув всю её фигуру критическим взглядом, она говорит:
– По-моему, эти очки к этому костюму не очень подходят. Давай-ка наденем сегодня другие.
У Альбины тёмных очков десятка полтора, и из них Диана Несторовна выбирает те, которые, по её мнению, подходят к этому костюму. В завершение она брызгает Альбину духами, приглаживает её короткие волосы щёткой и подаёт ей пальто, шарф и перчатки. В углу стоит сделанная на заказ тонкая лакированная трость с позолоченной ручкой – дорогой и элегантный вариант трости для слепых, но Альбина редко ею пользуется. Не берёт она её и сегодня, потому что заботливая рука сестры надёжнее любой трости.
– Мы подвезём тебя домой, лапушка, – говорит мне Диана Несторовна.
– Малыш, а может, ты останешься и дождёшься меня? – предлагает Альбина.
– Пожалуй, мне нужно всё-таки заглянуть домой, – говорю я. – Надо проверить, как там папа. Мне как-то совестно оттого, что я оставила его одного в Новый год.
Глава 13
В апреле был суд. Человек, которого Ника ударила бутылкой, умер после двух недель комы, так и не придя в сознание, – вопреки обнадёживающим прогнозам врачей.
Я думала, что меня вызовут давать показания, но этого не произошло: о том, что она заходила ко мне сразу после случившегося, Ника, по-видимому, на следствии молчала, как партизан. Наверно, она вообще не называла моего имени ни следователю, ни адвокату.
Я решилась прийти только на оглашение приговора. Зрителей в зале было немного – родители Ники, бабушка, ещё пара каких-то незнакомых мне людей. Когда я увидела Нику на скамье подсудимых, в железной клетке, у меня сжалось сердце. Она обводила взглядом зал, и я похолодела: узнает или не узнает? Я предпочла остаться не узнанной: на мне было чёрное кожаное пальто – подарок Альбины, платок и тёмные очки; скользнув по мне взглядом, Ника не узнала меня.
Приговор был – два года колонии, не условно. Ника выслушала его с каменным, непроницаемым лицом, она держалась хорошо, чего нельзя было сказать о её матери и бабушке: те обе плакали. Ника смотрела не на них, а на меня – неотрывно и пристально, и от её взгляда у меня всё внутри обледенело. Узнала, поняла я.
Удар молотка судьи вбил огромный гвоздь в моё сердце. Клетку открыли, на запястьях Ники защёлкнулись наручники, а она не сводила взгляда с меня. Ни слезинки, ни слова она не проронила – только этот долгий прощальный взгляд.
Пару слов о Якушеве. После того случая под Новый год это существо, так ловко ассимилировавшееся среди людей, неоднократно посещало меня и пыталось переманить на свою сторону. Чтобы пролезть мне в душу, Якушев сначала применял всё своё обаяние, изливал на меня потоки лести и всячески превозносил меня, обещая мне ослепительное будущее; он появлялся откуда ни возьмись, как будто точно знал каждую минуту, где я нахожусь. Он ловил меня на улице, в магазинах, в автобусе, появляясь, как джинн из бутылки, так что мне становилось жутко от такой его вездесущности. Он звонил мне на оба телефона, мобильный и домашний, в любое время дня и ночи; когда я наконец отключила их оба, это не помогло: выключенные аппараты продолжали звонить. И вот какая жуткая странность: звонки эти слышала только я, а отцу они были не слышны.
Отключенный мобильный изводил меня звонками с полуночи, и от этого сводящего с ума звука не было спасения: даже сунув голову под подушку, я ясно слышала его, как будто он звонил у меня в голове. В два часа, вконец измученная, я сдалась – взяла его и приложила к уху.
– Милая Настенька, ты от меня не спрячешься, – услышала я мужской голос. – Я найду тебя всюду.
– Что вам от меня надо? – глухо спросила я. – Зачем вы меня преследуете? Кажется, я ясно сказала: нам с вами не по пути.
– Я бы не был столь категоричен, дорогая Настя, – ласково ответил голос. – Лично я придерживаюсь другого мнения: мы с тобой должны идти рука об руку. В этом очень много преимуществ для нас обоих. Я мог бы поддерживать тебя и передавать тебе свои знания и опыт, а ты заряжала бы меня своей молодой силой, коей у тебя несметное количество. Ты сама не знаешь, кто ты есть...
– И не хочу знать, – перебила я. – Оставьте меня в покое!
– Настя, Настя, ты не понимаешь, от чего отказываешься! – уговаривал голос. – Всё, о чём ты когда- либо мечтала, может сбыться! Целый мир будет у твоих ног, ты возьмёшь от этой жизни всё. И это будет стоить тебе не таких уж больших усилий – только протяни мне руку.
– Нет, – сказала я. – Отойди прочь, нечистый, не соблазняй меня! Я знаю: всё, что ты обещаешь, обратится в прах, горы золота станут грудой черепков. Я не пойду с тобой, не протяну тебе руки, оставь меня!
Сунув телефон под подушку, я взяла икону Христа и прижала к груди. Осеняя себя крестом, я произнесла:
– Во имя Отца и Сына и Святого духа. Огради меня, Господи, силой Честного и Животворящего Твоего Креста и сохрани меня от всякого зла. Аминь.
Как только я это произнесла, в настольном зеркальце возникла жуткая харя и захохотала высоким, гнусавым и диким хохотом. Помертвев, я отшатнулась и тут же почувствовала удар в спину. Это меня стукнули пластмассовые плечики для одежды, вылетевшие из открытой дверцы шкафа. Следом за ними начала вылетать вся одежда, которая там висела, и устроила вокруг меня бешеный хоровод. Задвигались стулья, сама собой включилась настольная лампа, захлопали все дверцы в стенном гарнитуре, книги сами спрыгивали с полок – словом, начался дикий полтергейст. Я смотрела на всё это бесчинство, парализованная ужасом, и не могла вспомнить ни одной молитвы, а телефон опять надрывался: он хоть и был под подушкой, но звук шёл чёткий и громкий. Я схватила его и поднесла к уху.
– Молитвы не помогут, это всего лишь избитые слова, – послышалось из него. – Бог давно их не слушает. Он тебя не слышит, а я слышу – позови меня! Он не придёт по твоему зову помочь тебе, а я приду – обратись ко мне! Ты знаешь моё имя – назови его!
– Андрей Фёдорович? – пробормотала я, оседая на пол и пригибая голову, чтобы какой-нибудь из летающих предметов не ударил меня.
– Нет, другое! – потребовал голос в телефоне. – Назови его, и я тотчас приду!
