Чувствую я себя неважно: видимо, с супрастином они слегка переборщили. Вставать не хочется, и я валяюсь в постели до половины двенадцатого. В моей мутной голове тяжело ползут мысли о Нике, о Якушеве, об этом странном видении. В моих ушах ещё слышится эхо властного голоса, защитившего меня, и я гадаю: кто это мог быть? Я не видела ни лица, ни фигуры, был лишь голос и ощущение света. Кто бы это ни был, он был очень могущественный и добрый, яркий, как солнце.

 Приезжает Диана Несторовна и наводит в доме свои порядки. Мадина выполняет её распоряжения, как вымуштрованный солдат, и под её руководством накрывает такой стол, что не сесть за него просто грех. Диана Несторовна тормошит меня:

 – Ну, ну, не залёживайся, не хандри! Вставай, моя лапушка, пойдём. По случаю Нового года надо выпить хоть бокал шампанского.

 Она могла бы поднять и мёртвого, и мне не остаётся ничего, как только встать, одеться и сесть за этот роскошный стол. Угощения просто великолепны, но мне кусок не лезет в горло – не помогает даже приказной тон Дианы Несторовны.

 – У меня что-то нет аппетита, извините, – бормочу я.

 – Ну, куда это годно! – досадует Диана Несторовна. – И лицо прямо как на похоронах.

 – Я же сказала тебе, она болеет, – говорит Альбина.

 – Ничего, мы её вмиг вылечим.

 Лекарство, которое она ставит передо мной, – сто пятьдесят грамм водки в пузатом коньячном бокале. Я сомневаюсь, что это мне поможет, но Диана Несторовна безапелляционным тоном приказывает:

 – Ну-ка, одним духом!

 Водка – после супрастина, практически на голодный желудок и в такой приличной для непьющей девушки дозе – наносит по моей нервной системе мощный удар. Диана Несторовна пьёт сто грамм, закусывает лимоном и говорит хрипло:

 – Ух, хорошо прошла!

 Мне кажется, что даже слишком хорошо. Просыпается аппетит, и я, поклевав салата, изъявляю желание потанцевать. Звучит музыка, я топчусь около Дианы Несторовны, повиснув на её плечах, а она посмеивается:

 – Что-то развезло тебя, голубушка.

 Меня и вправду развезло: ноги заплетаются, и сложное танцевальное па заканчивается падением.

 – Так, всё, хватит, – говорит Альбина решительно. – Ей пора отдыхать.

 Я снова оказываюсь в постели. Я не знаю точно, сколько сейчас времени: наверно, часа два или три. В горизонтальном положении у меня кружится голова, и меня начинает тошнить; смутно помню тазик, подставленный Мадиной, какие-то бело-розовые капсулы; на мой немой вопрос я получаю ответ:

 – Это от отравления.

 Мне уже всё равно, и я глотаю капсулы. Мне плохо, меня выворачивает наизнанку, по сравнению с этой дурнотой всё остальное ерунда, и я равнодушно слушаю, как Альбина и Диана Несторовна разговаривают на повышенных тонах. Слов почти не могу разобрать, но кажется, речь идёт обо мне.

 – Ей и так со вчерашнего дня... А ты... зачем было?

 Что отвечает Диана Несторовна, совсем непонятно, но её голос звучит отрывисто и с металлическим звоном. Кажется, она уезжает; становится жутко, у меня в голове пищат и надрываются на разные голоса какие-то будильники. А потом надо мной склоняется новое лицо:

 – Что такое с девочкой? Кто её до такого довёл?

 Я никак не могу понять, кто это. Голос женский, но туалетная вода мужская, горьковато-свежая. Кто- то гладит меня по волосам:

 – Настенька, открой глазки! Порадуй нас своим лучезарным взглядом!

 В спальне ещё несколько человек, я обвожу их всех глазами, но не могу узнать лиц. Весёлый голос, пахнущий мужской туалетной водой, смеётся:

 – О, да ты совсем никакая. Весело встретили Новый год без нас?

 Мне кажется, что все они смеются надо мной, над моим состоянием, и мне хочется от них спрятаться, но спрятаться некуда. Я натягиваю одеяло на голову и плачу. Раздаётся спасительный голос Альбины:

 – Оставьте её в покое!

 Я рыдаю:

 – Аля, мне плохо... Мне очень плохо... Зачем они издеваются надо мной? Пусть они уйдут...

 – Господи, Настенька, да с чего ты взяла, что над тобой издеваются? – говорит горьковато-свежий голос совсем не насмешливо, а даже вроде бы сочувственно. – Аля сказала вчера, что ты заболела, и мы пришли узнать, как твоё самочувствие. Если ты плохо себя чувствуешь, мы не будем тебе докучать. Поправляйся скорее.

 – Может, пивка для поправки здоровья? – язвит кто-то.

 – Заткнитесь там, – отвечает женский голос с запахом мужской элегантности. И добавил, обращаясь ко мне: – Мы пойдём, Настенька. Отдыхай, не будем мешать.

 Избавлю вас от подробностей процесса моего протрезвления, скажу только, что оно идёт тяжело и медленно. Мадина скармливает мне целую пачку дорогих капсул, предназначение которых заключается в выведении из организма вызывающих отравление продуктов распада алкоголя. К вечеру мне становится лучше.

 Я остаюсь у Альбины и на вторую ночь. Если предыдущую я проспала одна, то сегодня ко мне под одеяло проскальзывает рука Альбины, а её голос нежно спрашивает:

 – Утёнок, можно к тебе?

 – Зачем ты спрашиваешь разрешения, Аля? – вздыхаю я. – Это твой дом и твоя постель.

 – А девушка, которая лежит в постели, – моя? – спрашивает Альбина, лаская меня под одеялом рукой.

 – Конечно, твоя, – улыбаюсь я, возбуждаясь от её прикосновений.

 – Ну, если так, то, может быть, она не откажется прижаться ко мне сегодня ночью?

 Она забирается под одеяло и обнимает меня. Наши ноги переплетаются.

 – Ну вот, я прижимаюсь к тебе, – говорю я.

 – Отлично, – улыбается Альбина. – Но как насчёт того чтобы сделать это без трусиков?

 Трусики падают на ковёр рядом с кроватью. Нетрудно догадаться, что на сон этой ночью времени у нас остаётся меньше обычного.

 Утро второго января встречает меня чашкой ароматного свежесваренного кофе. Сегодня никаких гостей, только мы с Альбиной и солнечный зимний день – точь-в-точь такой, какой увековечил в своём стихотворении Пушкин. У Мадины выходной, и завтрак готовлю я, а Альбина сидит у стола и с улыбкой слушает звуки моей кухонной возни.  Когда я ставлю перед ней тарелку с аппетитными дымящимися оладьями, она привлекает меня к себе на колени и приникает к моей шее губами – жарко и щекотно.

 – Господи, как я тебя люблю, малыш, – шепчет она. – Никому тебя не отдам. Ты моя.

 – Целиком и полностью, – заверяю я.

 Идиллия длится до обеда, а в обед приезжает Диана Несторовна. Заглянув мне в глаза, удовлетворённо кивает:

 – Ну вот, совсем другой вид.

 Я сразу говорю:

 – Сегодня я объявляю сухой закон.

 Она смеётся:

 – Ну, бокал шампанского-то можно!

 – Вчера, как я смутно помню, тоже начиналось с шампанского, – отвечаю я. – Нет, с меня хватит.

 Диана Несторовна обнимает меня за плечи и говорит серьёзно:

 – Ну и правильно. Ничего хорошего в этом нет.

 Я угощаю её приготовленным мной обедом; мы сидим за столом втроём, разговариваем и смеёмся, и