— Серьезно? — изумилась Лэлли, весело округлив глазищи. — И что же ты хочешь знать?

— Ну, к примеру, отчего орки такие злые. Что они не жалуют нас, это понятно — как-никак мы порождения Скитальца. Но при чем здесь Крон, вы? Вообще орки симпатизируют хоть кому-то? По-моему, они даже себя не любят.

— Прежде гоблины были Хранителями, — поведала эльфка со вздохом. — Возводили храмы, создавали скульптуры, фрески, копили древние знания, собирали то немногое, что осталось от Великих. Но потом, когда таланты выдохлись, сделались мстителями. Теперь они умеют только ненавидеть. По-моему, даже ушедших Богов гоблины считают предателями. А по-настоящему почитают лишь своего царя, возгласившего себя наследником Древних… Кстати, он и вправду намного выше других орков.

— Фигурально?

— Буквально тоже. Дылда, говорят, еще та.

— На безрыбье, значит, — кивнул Светлан. — В стране лилипутов и карлик — гигант.

— А вдобавок вроде бы бессмертен, как Великие, физически то есть.

— Вроде бы?

— Процентов на семьдесят, по нашим прикидкам. Не хватает данных, понимаешь? Уж очень он стережется.

— Так он кто все-таки: царь или бог?

— Вообще-то раньше он звался царь-жрец. Затем вторая должность как-то потерялась.

— А вскоре появится новая, да? На повышение идет наш царек!

— Если пустят.

— Э? — удивился он. — Кто?

— Вот это я и хочу узнать.

Светлан наконец раскопал что-то, похожее на меч, с сомнением оглядел, затем потрогал острие. Заточен инструмент был неплохо и выглядел нарядно. А вот что до крепости клинка… И на сколько же орков его хватит? Вообще это идея: измерять прочность мечей в орках. Лучше бы, конечно, в урук-хаях…

— Не нравится? — поинтересовалась Лэлли.

— Скажем так: не в восторге.

— А что ты скажешь о клинках, которые рубят сталь так же легко, как твой кладенец — дерево?

— «Там чудеса, там леший бродит», — хмыкнул Светлан. — И русалки — ах!..

— Любишь иной пол, да? — спросила девушка одобрительно.

— Есть такой грех, — кивнул он. — Но больше — глазами. Видишь ли, я все же художник.

— А почему только иной? Разве мужчины не бывают прекрасными?

— Не настолько. И потом, я же сам — они… со всеми вытекающими.

— Ну да? — прищурилась Лэлли. — И что же, интересно, из вас…

— Замнем, ладно? — поспешил прервать Светлан, вдруг ощутив себя в шкуре Крона. Эта малышка мыслит слишком шустро, чтобы позволять себе такие оговорки. — Лучше расскажи о чудесных клинках. Кто выковал их: гномы?

— Ковали-то они…

— Но?

— Гномы — отличные мастера, но поднять ремесло до высот искусства умеем лишь мы, эльфы. Сейчас это называют магией, хотя мы вовсе не волшебники — просто чувствуем и ценим красоту везде: в природе, в вещах…

— В оружии, — подсказал Светлан.

— И что? В нем тоже есть своя прелесть. Страшненькая, понятно, — но ведь это не игрушки, не музыкальный инструмент…

— Красиво функциональное, да? А уж какие там функции… Ладно, давай разберемся с изготовителями.

— Конечно, мы не куем сами — еще не хватало!.. Потому гномы и приписывают себе авторство, что их допустили приложить руки к нашим шедеврам. Но много ли значат руки без головы? Разве дворцы возводят каменщики, а не зодчие?

— Ни те, ни другие, — уверенно заявил Светлан.

— А кто?

— Правители, кои этих зодчих нанимают. Кто заказывает музыку — тот и главней.

— Вот это, видимо, изобрели люди, — рассмеялась Лэлли. — Даже у гномов не возносят правителей настолько. И ни у кого из древних, кроме, пожалуй, гоблинов. А может, вы у них и научились?

— Скажи еще: произошли от них, — усмехнулся Светлан. — Кстати, идея не такая глупая — возможно, там Скиталец и прихватил недостающие гены, чтоб из обезьяны сотворить homo. «Гляжусь в тебя, как в зеркало», ага.

— Ну, не обижайся, — попросила эльфка, давясь от смеха.

— Тут не обида — горечь, — возразил он. — Разве не чувствуешь? Вон Крон и вовсе сравнил людей с крысами.

— Вполне достойные зверушки, — прищурив удлиненные глаза, заметила Лэлли. — Весьма смышленые, очень живучие.

— Точно, этого у нас не отнять, — согласился Светлан. — Любая помойка нам — дом родной. И не чудо ли, что с таким хлипким здоровьем, слабые и уязвимые, мы, однако, сделались хозяевами планеты, обставив куда более достойных? Хвала Всевышнему, сумевшему провернуть такой фокус!..

— Это ты-то слабый?

— Я — то самое исключение, — пояснил он. — Большинство относит меня к монстрам. Как и Артура, впрочем.

— Зато потом про вас станут складывать легенды.

— Это утешает, — хмыкнул Светлан. — И в какой роли станем фигурировать там: главных злодеев?

— Ну, ты нескромен. Сразу и главных.

— Нас опять увело, — заметил он. — Стало быть, гномов не уважаешь?

— Гномы упорны и умелы — кто же спорит? Почти в любом деле они достигают мастерства, если берутся, — даже в музыке, даже в поэзии. Но речь-то о настоящих вершинах, где творцы почти равны богам. Когда песня очаровывает, а набор слов делается заклинанием.

— Вот! — ухватился он. — Где начинается магия, да? Хоть ты и не любишь это слово.

— Все непознанное принято называть магией, — сказала Лэлли. — И куда ж она прячется, когда приходят знания?

— «Куда уходит детство», ага… Это ж сколько вы могли познать за миллионы лет!

— Вагон и маленькую тележку, — хихикнула она.

— Делаешь успехи, — заметил Светлан. — От «некоторых» слов — к целым фразам? Скоро и впрямь начнешь читать мысли.

— Если сам захочешь. Разве не понял, как это должно обставляться?

После годового общения с ведьмами смутить Светлана было трудно. И все же поднимать такие темы не стоило. Поглядев на малышку, он вздохнул:

— Лучше б ты была совсем крохотулей.

— Почему? — удивилась та.

— Легче было бы абстрагироваться от тебя. Видишь ли, милая, для нас это куда серьезней, чем способ познания. Иная физиология, видимо, — иные предпочтения, цели… Мы то в отличие от вас живем недолго. К тому же подвержены болезням.

— Что может быть важнее познания? — пожала она плечами. И улыбнулась: — Тем более в сочетании с удовольствием. И как тут разделишь? Ведь даже у вас говорят: «они познали друг друга».

Уже и это знает, покачал головой Светлан. Ну, молодец!.. А вслух произнес:

— Куда охотней тут применяют другие термины. Что до удовольствия… Скажи, ты часто промахиваешься в оценке сил?

— Не в таких делах.

— Однако сейчас ты в клетке, — вспомнил он даже с некоторым облегчением. — А значит, чтение