пропало. А если мотор заглохнет или оборвёшь винт? Закрутит быстрым течением лодку, швырнёт на камни, опрокинет... А вода в Таюре - голимый лед. И минуты не продержаться в ней...

   Струи дождя сбегали по оконному стеклу. Темнело.

   Войлоков набрал номер дежурного по райотделу.

   -- Здорово, Степаныч! Войлоков беспокоит. Чего звоню? Да тут, понимаешь, Касьянов и Белов - начальство наше, леспромхозовское, вверх по Таюре пошли... На моторке Стукалова. Знаешь его? Как, ну и пусть?! Не дети малые, говоришь? Оно так. Но погода, еп-понский бог! Разбушевалась нынче Таюра... Мало ли чего... Это вам лучше знать, вертолёт вызывать или вплавь вдогонку за ними... Моё дело прокукарекать, а там хоть не рассветай... Пока, Степаныч...

   Озадаченный непонятной выходкой Касьянова и Белова, Войлоков глухо пробухал сапогами по коридору пустой конторы. Постучал в дверь стукаловского кабинета, подёргал за ручку. Заперта. 'Надо было зайти сначала к нему', -- сожалея, что не застал Стукалова, подумал Войлоков. Вышел на улицу. На месте 'Хонды' чернела в грязи глубокая размытая колея.

   В понедельник посёлок облетела тревожная весть: рыболовы не вернулись. Не возвратились они и через несколько дней.

   Начались поиски.

   Из бесед с родственниками и знакомыми пропавших рыбаков выяснилось, что Касьянов и Белов намеривались ловить рыбу в верховьях Таюры. На тайменей собирались. В пятницу вечером носили в лодку снасти, канистры с бензином, продукты.

   -- Спрашиваете, где муж? В тайге. На рыбалке. Где же ему ещё быть, если целый ящик выпивки с собой взял? Почему до сих пор нет его? А я почём знаю. Он передо мною не отчитывается о своих бесконечных отлучках, -- с раздражением отвечала на вопросы Войлокова Тамара Касьянова, супруга директора. -- Давно искал приключений. Может, и нашёл...

   Громыхая на кухне посудой, сердито ворчала:

   -- Говорила ему - добром не кончатся твои рыбалки - попойки на природе с дружками и девицами.

   Войлоков окинул глазами неуютную обстановку в квартире Касьяновых. На полу валяются старые газеты, обрывки бумаг, стоптанные шлёпанцы. На стенах выцветшие обои. В углу старый телевизор. Напротив затёртый диван с неприбранной постелью.

   -- Он дома почти не бывает. Все дела... Какие - известно. Пьянки, гулянки, шуры-муры... Поездки за границу. Махинации с лесом...

   -- Есть факты?

   -- Догадаться не трудно. Лес прут за кордон вагонами, а денег всё нет, чтобы с рабочими рассчитаться. Который месяц зарплату не получают... А какой лесок! Брус-листвяк да доски кедровые! А взамен что?! Жвачка! Тряпьё гнилое. От людей стыдно. Ворюгой Касьянова зовут. А Белов как шестёрка у него. Что Касьянов скажет, то он и сделает. Деловую древесину дровами оформит, облицовочной рейкой вагон забухает, сверху для отмазки осиновых горбылей нашвыряет и поехал вагончик в Китай. Как же? Бартер! А если разобраться - так обыкновенное жульничество. Зато сыну Белов 'Мерседес' купил. Дочери - 'Тойоту'. У самого 'Лэнд-Крузер'. И дружок касьяновский - Стукалов - не отстаёт от них: последней модели 'Хонду' взял... На Канарах отдыхал... В Штаты дочь на учёбу отправил... За какие шиши? А вы говорите, где факты?

   Касьянова отбросила на столе край скатерти и подала тетрадный лист с неровными строчками письма. - Вот, написала в милицию... Пусть выведут этого гуся на чистую воду. Мне Касьянов ещё и копейки не дал, а у самого чемодан долларами забит.

   Тамара оглянулась на дверь, зашептала:

   -- Схватил он второпях 'кейс', а крышка возьми и откройся. Денежки зелёные и посыпались из него пачками. Не нашенские. С лица сошёл Касьянов. Как закричит: 'Чего уставилась? Не мои это деньги. Леспромхозовские'. Чего же их тогда дома прятать? Вот, а вы говорите, где факты...

   -- И где он сейчас?

   -- Касьянов?

   -- Нет, чемодан.

   -- Вон, за шифоньером. Да только денег в нём нет. В ту самую пятницу сложил их в рюкзак и увёз. В тот день приезжал какой-то хамоватый мужик. В куртке кожаной, в шапке норковой. Плечист. И рожа, как у Касьянова: сытая, наглючая. В бане нашей парились. За пивом меня послали. На каменку брызгать, чтоб, значит, дух лучше был. А я, когда пиво в предбанник несла, слышала, как гость доллары требовал.

   -- И что Касьянов?

   -- Поедем, говорит, Эдик, на рыбалку, в Соболиный ключ. Там и расплачусь. На природе отдохнём. Тайменей во-о каких поймаем!

   -- Самое время для отдыха: дождь, слякоть... Холод собачий.

   -- Не знаю, -- пожала плечами Тамара. -- Напарились, распили коньяк и укатили к Стукалову. И рюкзак с долларами увезли.

   Войлоков не спеша шёл по улице, обдумывая неожиданное признание Тамары Касьяновой. Заявление её, впрочем, мало отличается от жалобы Насти Мукачёвой, избитой пьяным мужем. Обе женщины не от хорошей жизни решили обратиться в милицию. На прошлой неделе приезжал Илья домой. Привёз берестяной туес брусники и мешок кедровых шишек. Гульнул с приятелем, а утром зареванная Настя выложила перед Войлоковым заявление.

   -- Всё, делайте с ним, что хотите, но жить с пьяницей больше не буду, -- всхлипнула Настя. -- Разведусь...

   Войлоков вдруг замедлил шаги. Как же сразу не вспомнил?! Зимовье Ильи в Соболином ключе!

   Очертания сопок тонули в черноте надвигающейся ночи. С берега Таюры, бурлящей в темноте, несло сыростью прелой хвои. Из ворот мукачёвской избы выскочила остроухая коренастая лайка с туго закрученным хвостом. Завертелась у ног, пытаясь лизнуть в лицо.

   -- Узнала, Тайга?

   В избе, у жарко натопленной печки, понурив голову, сидел хозяин. Настя всхлипывала в комнате. Войлоков сел к столу, постучал ладонью по планшету.

   -- Здесь, Илья, заявление Насти... Ну, выпил... Так чего жену гонять? Ты вон какой медведь! Совсем одичал в тайге, что ли? Еп-понский бог! Нашёл с кем воевать! Герой! На работе навкалывается она, да ещё дома хозяйство, ребятишек обстирать, накормить... А ты?! Нет бы пособить ей чего - так кулаками машешься...

   -- Не помню как вышло... Прости, Георгий Георгиевич! Брошу пить...

   -- Не у меня - у Насти моли прощение.

   -- Пробовал... И слушать не хочет.

   Войлоков подошёл к заплаканной Насте, тронул за плечо.

   -- Не передумала с заявлением?

   -- Не хочу я сажать Илью в тюрьму, -- горячо зашептала Настя. -- Да кабы не бузил спьяну-то. Вот, поглядите, -- показала Настя синяки и кровоподтёки на локтях. -- А трезвый - золотой человек... Вы припугните его хорошенько!

   -- Ну, еп-понский бог! Я что, пугало?!

   -- Нет, что вы! Это я так, -- смутилась Настя. -- Чтоб вы построже с ним.

   -- Ладно, наскучается в тайге -- подобреет... Вот что, Илья. Больше заявлений ждать не буду. Составлю протокол... О мальчонке подумай. О дочери. Ботинки у Кольки починить надо. Да тебе когда за пьянкой-то? И как уроки Наташке делать, если отец дебоширит? Кольку, помнится, ты за двойки ремнём стегал. А тебя, взрослого детину, тоже прикажешь пороть? В общем, в последний раз сошло тебе. Повинись перед Настей.

   -- Спасибо, Георгий Георгиевич!

   -- Чуть не забыл: случаем, в своём зимовье Касьянова не встречал? И мастера Белова с ним? Рыбачить они собирались в Соболином ключе.

   -- Так вот, стало быть, какие бутылки я нашёл в зимовье на той неделе! На те выходные, как