так же свисала седая паутина мха с косматых, зелёно-чёрных ветвей, так же прели в тени и сырости толстые корявые валежины - всё здесь предстало ему иным, необыкновенным и радостным. Он словно впервые видел густые кроны кедров с пучками шишек в вершинах, длинные плети серёжек, свисающих с раскидистых берёз, пламенеющие сквозь чащу гроздья калины. И даже холодок, что забрался под ватник, не знобил, как в том лесу, ограждённом заборами, просеками, вышками часовых. И не столь тошнотворными показались плоды лимонника, горсть которых Шилов с жадностью запихал в рот. Он опять улыбнулся: 'Живы будем, начальник, не помрём...'
Шилов долго и терпеливо лазал по каменистым уступам, прежде чем нашёл углубление в скале с узким входом. Натаскал в пещеру мягкого лапника и блаженно завалился на постель, пахнущую смолой. Сколько Шилов спал, он не знал. Как не смог бы назвать день или число. Время остановилось для него в тот миг, как за спиной простучала автоматная очередь. Так уже было, когда за ним захлопнулись железные ворота колонии усиленного режима. Томимый безысходной тоской, он потерял тогда счёт однообразным дням, неделям, месяцам. Но однажды тёплый ветер донёс из-за 'колючки' запах цветущих трав и свежескошенного сена. Шилов приник лицом к земле и по-волчьи завыл. Одно только желание владело им - вырваться на волю. Бежать в тайгу, уединиться от людской злобы, слиться воедино с природой, раствориться в ней - больше он не хотел ничего.
Шилов протёр глаза и выглянул из своего убежища.
Всё вокруг сверкало изумительной белизной. Смахнув причудливые кружева инея с переплетений лиан над входом, он выбрался наружу и с удовольствием потянулся: 'Хорошо-то как!'. Внизу стремилась куда-то прозрачно-зеленоватая речка. Падая с гладкой базальтовой глыбы, вода пенилась и расходилась кругами в глубоком омуте. У заливчика, обрамлённого хрупкой и тонкой наледью, ночью бегала выдра. Шилов увидел её следы и встрепенулся в охотничьем азарте. Он вдруг понял: и речка, и это сказочное ущелье, и притихшая вокруг тайга принадлежат ему. И он не уйдёт отсюда, не променяет нетронутый мир, настоящий таёжный рай, на сомнительные блага человеческого общежития. Осознав это, Шилов счастливо засмеялся, радуясь красоте и свободе. Отсутствие ружья и другой охотничьей экипировки не смущало его. Он вырос в тайге и знал немало способов, как добыть дичь.
Торопливо, словно боясь опоздать, Шилов вытащил из-за подкладки снаряжённую леску, привязал к ивовому пруту и бегом, скользя на мокрых окатышах, ринулся к мелководью. На осклизлых камнях было полно ручейников. Насадив одного на крючок, торопливо побежал к бурлящему над водопадом омуту. Грузило ещё не коснулось дна, а пёрышко поплавка уже качнулось, встало торчком и резко ушло под воду. Шилов подсек, и крупный серебристый ленок звонко шлёпнулся на обледенелый берег. А вскоре на присыпанные снегом камни одна за другой упали ещё несколько крупных рыбин.
Костёр и зажаренная на угольях рыба напомнили Шилову то беззаботное время, когда он бродил с ружьём по тайге.
Всякое случалось с ним.
Проваливался под лёд в оттепель, отсиживался на дереве, окружённый волками, тонул в паводок на ветхой лодке.
Как-то, ещё мальчишкой, увлёкся белкованием и потерял дорогу к зимовью. Долго кружил по сопкам и увалам, надеясь выбраться из непролазных зарослей, но охотничью избушку так и не отыскал. Сообразил, что надо идти по руслу небольшой речушки. Она и привела его к посёлку лесорубов. Тогда, проблудив почти неделю в тайге, он понял истинную цену коробку спичек и щепотке соли.
Вспоминая сейчас о тех давнишних переживаниях, Шилов потрогал за подкладкой ватника спичечный коробок и усмехнулся: 'Не пропадём, начальник...'
Развешал оставшуюся рыбу над входом в пещеру, отнёс потроха на берег речки, где утром наследила выдра. Из камней и мокрого снега вылепил кулёму с дыркой в крыше, бросил в неё приманку. Оставляя на плоских валунах отпечатки подошв, Шилов спустился к широкой пойме, перегороженной огромными глыбами базальта. По этой природной плотине перебрался на другой берег, зеленеющий подростом кедрача. Чуть не из-под ног взлетела с громким плеском стая уток, жировавших на мелководье. Он сразу подумал, что можно растянуть сеть на месте утиной кормёжки.
У излучины реки Шилов обнаружил подмёрзшие раковины, выдавленные копытами изюбров. Суглинок под корневищами был выгрызен их зубами. 'На солонцы приходят. Так... -- довольно потёр руки Шилов. -- Будем с мясом, начальник'.
Слова эти относились к оперработнику колонии Уварову. Каждое утро, перед разводом на работы, майор напоминал заключенным, что бежать из этих мест - бесполезное занятие. Вокруг непроходимая тайга, и каждого беглеца непременно ждут гибель или арест. А теперь Уваров стал незримым собеседником Шилова, безгласным мерилом его успехов и неудач.
Шилов не заметил, как зимний закат, розовый и чистый, позолотил стены ущелья и быстро угас. На заснеженных уступах ещё играли отсветы красного солнца, нырнувшего за гряду сопок, но уже неслышно подступали синие тени. Небо, очерченное над головой вершинами скал, распахнулось в тёмную дрожащую высь.
Уже в потемках, вернувшись в пещеру Шилов опростал карманы, набитые орехами и ягодами шиповника, раздул угли тлеющего костра. Огонь быстро разгорелся, и в пещере стало так жарко, что впервые за время скитаний Шилов снял с себя телогрейку.
Утром, едва забрезжил рассвет, он подбросил дров в костёр, умылся снегом и съел рыбину, хорошо запекшуюся в горячей золе. А после завтрака занялся делом: повытаскивал камни и сучья из пещеры, устлал пол свежим лапником и листвой. Обломком слесарной пилы расщепил березовый чурбачок. Между плашек вставил в углубление черенок ножа и обмотал нитками. Сунув нож за голенище, отправился к реке.
Снег вокруг ледянки был истоптан. Усатый тёмно-бурый зверёк с мягкой нежной шёрсткой метался внутри ледянки. Глаза Шилова заблестели от ликования: 'Будет мне тёплая шапка, начальник!'
Покончив со зверьком и распялив для просушки шкурку, Шилов заторопился к водопаду, где его поджидала сеть с запутавшейся в неё жирной кряквой.
У самой кромки воды Шилов приметил строчку парных следов соболя, привлечённого криком бьющейся в сети утки. И снова, как у ледянки, радостно засмеялся: 'Ну, начальник! Не простые портяночки наматывать будем - соболиные!'
Через пару дней Шилов вытащил из ловушки отчаянно упиравшегося золотисто-чёрного красавца - соболя.
Всё сильней примораживало. Скоро речушка замёрзла, и лишь узкий ручей, образуя слоистые наледи и сосульки, журчал на местах прежде шумных водопадов.
Уронить нож в воду или сломать его было бы страшным несчастьем для Шилова. И потому, надёжно привязав его к руке, он неспешно и осторожно выдалбливал во льду лунки, с помощью длинного прута протаскивал через них сеть. Грузила ему заменяли камни, а поплавками служили сухие трубки дудника. Утрами Шилов кропотливо и долго, стараясь не порвать ячею, выпутывал пятнистых хариусов, серебристых ленков и верхоглядов. Расправлял на жердях сеть для просушки и, сложив в ледник рыбу, отправлялся в тайгу и редко возвращался в свое каменное убежище без добычи. Связки беличьих, колонковых, заячьих шкурок свисали со стен пещеры.
Если бы майор Уваров - воображаемый свидетель ежедневных хлопот Шилова - смог заглянуть в пещеру убежавшего зэка, он бы отметил большие перемены в его образе жизни. Висели гроздья калины, в ледовых чашах краснел лимонник. Под навесом из ветвей раскачивались на ветру копчёные тушки птиц. В дальнем углу пещеры белели берестяные туеса с орехами.
Обычной петлёй из брезентового ремня, выдернутого из брюк, Шилов поймал косулю, натоптавшую тропу в низкорослом осиннике. Мясо, чтобы не выветрилось, облил водой и заморозил, а из шкуры сшил тёплые обутки. Грубо слатанные, но просторные и мягкие, они всё же казались лучше истрёпанных кирзачей.
Так, в трудах и заботах о пище, об одежде и тёплом ночлеге, прошла зима. Летом Шилов по- прежнему охотился, ловил рыбу, а больше всего был занят заготовкой ягод.
На многие километры вокруг знал он теперь каждый распадок, каждый ключ, каждую сопку. Он был здесь хозяином, но всякий раз обходил владения тихо и настороженно, боясь наткнуться на людей. Но людских следов не было. Шилов возвращался к своему пристанищу, утомлённо присаживался к очагу,
