– Хельга? – вспомнил Удалов. – Хельга Ронси?

– Ну, можешь так ее называть, если это тебе больше нравится.

В одном месте их едва не заперли. Удалов увидел впереди стоявшие поперек дороги «КамАЗы», поспешно развернул машину и обнаружил, что и назад путь отрезан: два сине-белых милицейских «жигуленка» остановились на перекрестке, и из них высыпали люди в серых шинелях. К счастью, здесь был въезд во двор, этого преследователи не учли, и Удалов, проскочив несколько дворов, оказался на соседней улице. Здесь еще не было никого, и он успел покинуть опасное место прежде, чем его хватились.

– У них удивительный нюх на меня, – признал Удалов. – Не ты ли им сигналы подаешь?

– Угу, – мрачно подтвердил Барсегин. – С помощью художественного свиста.

Он уже, похоже, смирился с незавидной ролью заложника и даже пытался шутить.

– Молодец! – оценил Удалов. – С тобой не скучно иметь дело.

Стрелка, показывающая уровень топлива в баке, клонилась к нулю. Пора было расставаться с машиной.

– Жаль, – пробормотал Удалов.

– Что – жаль?

– Машину бросать не хочется.

И едва Удалов это сказал – впереди, сразу за поворотом, в узком переулке, обнаружилась засада. «Форд» выскочил прямо на милиционеров – те прятались за стоящим поперек дороги автомобилем и старательно целились в пассажиров «Форда» из пистолетов. Удалов резко затормозил, включил передачу заднего хода и скрылся бы, безусловно, но милиционеры открыли стрельбу, и Удалову меньше секунды понадобилось на то, чтобы понять, что он не успеет отъехать достаточно далеко – его убьют, вот прямо сейчас, и шансов уцелеть ничтожно мало. И когда он это понял, распахнул дверцу и вывалился из машины на сырой асфальт, истошно крича:

– Не стреляйте! Он там, в машине! Он вооружен!

Все получилось так, как он и предполагал. Милиционеры перенесли огонь на человека, оставшегося в «Форде», и в несколько секунд превратили Барсегина в решето. Когда стрельба стихла, Удалов поднялся с асфальта и побежал к милиционерам.

– Я, Барсегин! – крикнул он. – Он меня взял в заложники!

У него было такое искаженное страхом лицо, что не поверить ему было невозможно. Им и не занимались. Милиционеры, которых было всего двое, направились к исковерканному стрельбой «Форду». Внутри, в салоне, все было забрызгано кровью. Милиционеры потоптались в нерешительности и остались снаружи, благоразумно решив дождаться прибытия начальства.

– Э! – вдруг спохватился один из них. – А где тот, который из машины выскочил?

Удалова уже и след простыл.

Смирницкий и Воронцов добрались до места во второй половине дня. Воронцов здесь ничего не знал, смотрел вокруг полными недоуменного любопытства глазами, и его вел Смирницкий, сверяясь с записанным Удаловым адресом. Позвонили в нужную дверь, им открыли – и Шаповал изумленно и радостно закричал:

– Андрюха!

Воронцов, хотя и был предупрежден, все-таки в первый момент дрогнул и отступил, заметно побледнев, потому что воспоминания годичной давности вдруг накатили на него, как будто все это было только вчера. Но Шаповал этого не замечал, бросился к другу и сжал его в объятиях. Смирницкий скромно топтался рядом.

– Как это ты сподобился? – спросил Шаповал. – Я не ожидал, честное слово!

На его лице была написана такая искренняя радость, что Воронцов несколько успокоился, но все же пару раз оглянулся на Смирницкого, словно советуясь с ним. Смирницкий сделал осторожный и успокаивающий жест рукой – все идет как надо, Саша, не волнуйся.

Прошли в комнату.

– Светлана еще на работе, – сказал Шаповал. – У нее сегодня много уроков.

И опять Воронцов беспомощно и с недоумением посмотрел на Смирницкого. Тот понял, что пора вмешаться.

– Тогда, может быть, пообедаем? – предложил он. – Мы ведь с дороги. – И смущенно улыбнулся.

– Сейчас организуем! – засуетился Шаповал и исчез на кухне.

Смирницкий подошел к Воронцову и заговорил, понизив голос до шепота:

– Саша, я должен вас кое о чем предупредить. Скоро сюда придет молодая женщина, которая вас считает своим братом.

– Почему? – изумился Воронцов.

– Я не знаю, – прижал руку к сердцу Смирницкий. – Федор не посвящал меня в эти подробности. Но я думаю, что имеет место история, схожая с вашей. Она, конечно же, вам не сестра. Но придется делать вид, что…

– Зачем? – быстро спросил Воронцов.

– Так надо. Вот он, – Смирницкий кивнул в сторону кухни, – якобы ваш друг…

– Это Стас!

– Но он не знает этого! Точно так же, как вы еще пару дней назад не знали, что вы Воронцов. Вы были Дружининым, звали вас Андреем, и вы с этим самым Шаповалом были закадычными друзьями.

– Да какой он мне друг! – взъярился Воронцов. – Он хотел меня прикончить там, в Африке! У меня волосы встали дыбом, когда я его увидел!

Смирницкий с силой сдавил плечо собеседника и прошептал с неожиданным для Воронцова ожесточением:

– Ты ведь не хочешь, чтобы он вспомнил, что он – Стас? Не хочешь, чтобы у него снова возникло желание тебя убить?

В его глазах была такая ярость, что Воронцов дрогнул и сказал:

– Нет, не хочу.

Смирницкий выпустил его плечо из своих цепких пальцев, откинулся на спинку дивана и произнес совершенно будничным голосом:

– Тогда делай то, что я тебе говорю. Этот парень – Толик Шаповал, твой лучший друг. Ты – Андрей Дружинин. А девушка, которая сюда придет, – твоя сестра. Ты понял?

И он уже ласково посмотрел в глаза Воронцову.

– Понял, – буркнул тот.

В дверях появился Шаповал.

– Прошу к столу! – сказал он, сияя белозубой улыбкой.

Трудно было представить себе человека счастливее, чем он. Воронцов украдкой вздохнул и попытался улыбнуться. Получилось.

– Как там Федор Иванович? – осведомился Шаповал.

Воронцов замялся.

– У него все нормально, – пришел на выручку Смирницкий. – Привет вам передавал.

– А ребята?

– А что ребята? – напустив на себя беспечность, сказал Смирницкий. – У них все тип-топ.

Шаповал удовлетворенно кивнул, хотя и не понял, какое отношение к «Антитеррору» имеет этот человек. Смирницкого он видел впервые.

Стол был уставлен блюдами, посередине возвышалась запечатанная бутылка водки. Шаповал, как гостеприимный хозяин, пригласил занять места. Он лично наполнил рюмки и сам же произнес первый тост. Тост вышел длинный и так и не получил завершения – Шаповал был слишком взволнован, чтобы до конца выстроить витиеватую фразу. С волнением он совладал только после третьей или четвертой рюмки. К этому времени уже немного освоился и Воронцов, и Смирницкий даже одобрительно кивнул ему, давая понять, что тот держится молодцом.

Шаповал расспрашивал об общих московских знакомых. Воронцов отделывался невнятными фразами,