Но Удалов еще ничего не понимал.

– С какой войны?

– Оттуда, где стреляют, Федор Иванович. Чечня, Таджикистан – откуда угодно. Они солдаты. Вы понимаете? Тяжелораненые. Надо искать их следы в госпиталях. В Бурденко, в других. И не по фамилиям, фамилии – чепуха, липа это все, я чувствую. Искать надо по характеру ранений. Поднять медицинские карты за последние два или три года…

– Попробуем, – сказал Удалов. – Чем черт не шутит.

Сам он пока не заразился убежденностью Дружинина, но лучше уж такая версия, чем вообще никакой.

Они не представляли, какой адский труд приняли на себя. Правда, до медицинской документации удалось добраться сравнительно легко. Удалов имел знакомства в Министерстве обороны, и это очень облегчило задачу, но когда Дружинин прибыл в госпитальный архив и увидел нескончаемые стеллажи с папками – у него едва не опустились руки.

У Дружинина были достоверные данные только на двоих бойцов из того, первого, «Антитеррора»: у Крамаренко было ранение в грудь, у Маркова – в голову, и оба эти ранения были, судя по всему, получены еще до службы в «Антитерроре». В отношении других бойцов у Дружинина твердой уверенности не было, и он решил пока ограничить круг поисков Марковым и Крамаренко. Ему отложили отдельно медицинские карты раненых, имевших черепно-мозговые травмы и ранения в области груди. Круг поисков сузился.

Дальше сам Дружинин не смог бы продвинуться ни на шаг – медицинские термины были для него не намного понятнее, чем наречие какого-нибудь африканского племени, – но тут ему на помощь пришел военврач. Дружинин описал ранение Маркова, насколько это описание мог сделать непрофессионал, и военврач, пожевав пухлыми губами, вдруг его обнадежил:

– Такое мы быстро отыщем, молодой человек. Не часто встречается.

– Неужели? – искренне удивился Дружинин. В его представлении чуть ли не половина ранений в бою должна была быть непосредственно в голову. Когда он сказал об этом военврачу, тот невесело усмехнулся.

– Ранений в голову много, – подтвердил он. – Но почти в девяноста процентах случаев – смертельный исход. Мозг!

И развел руками – что ж, мол, поделаешь.

– К нам трупы не привозят, к нам привозят живых. А в живых после таких ранений остаются немногие. Ну да я уже вам об этом сказал.

Перебрали всех, кто поступал в госпиталь в последние годы, и военврач отложил десяток не слишком пухлых папок.

– Здесь надо искать, – сказал он.

Но все это при ближайшем рассмотрении оказалось не то. Дружинин приуныл. Военврач предложил ему угоститься сигаретой.

– Я не курю, – сказал Дружинин.

– А я курю.

– Вредно, – усмехнулся Дружинин.

– Врачи все врут, – спокойно сказал военврач и с удовольствием затянулся. – Не может быть вредным то, что человеку нравится. Если я от этого получаю положительные эмоции – этим наверняка продлеваю себе жизнь.

У него, оказывается, была даже своеобразная теория. Дружинин с удовольствием с ней познакомился бы, если бы перед ним не высились груды папок. В этих завалах они с военврачом проплутали массу времени, но результатов не добились. Это очень угнетало Дружинина.

– Давайте теперь переберем тех, у кого были ранения в области груди, – предложил он.

– Нет смысла. Там бумаг еще больше, и мы ничего не найдем в этих завалах, – сказал военврач с тем циничным хладнокровием, которое присуще только врачам, проституткам и могильщикам.

Он сидел, откинувшись на спинку стула, и с видимым удовольствием пускал в потолок кольца сигаретного дыма. Ему некуда было спешить и нечего было желать. Единственное, от чего он сейчас, наверное, не отказался бы, – от чашечки кофе. Чтобы окончательно представить себя сидящим не в пыльном архиве, а в одном из парижских уличных кафе.

– Может быть, кофейку? – предложил военврач.

Дружинин даже вздрогнул от неожиданности и подозрительно посмотрел на сидящего рядом человека, но тот был безмятежен. Значит, Дружинин все верно угадал – и про его душевное состояние, и про кофе.

– Вам в Париж случайно не хочется? – сухо осведомился он.

– Хочется, – все так же спокойно ответил военврач. – Я был там, кстати…

Он мечтательно закатил глаза. Сейчас последует рассказ о прелестях Парижа. Дружинин скрипнул зубами. Наверное, получилось слишком громко, потому что военврач неожиданно встрепенулся и даже загасил в пепельнице сигарету.

– Будем искать по другой методе, – предложил он, с демонстративной готовностью придвигая к себе стопку папок. – Посмотрим, кого куда отправляли из нашего госпиталя.

Он принялся проворно перелистывать бумаги.

– Так… домой отправлен… этот умер… и этот умер… отправлен на реабилитацию по месту жительства… умер… этот тоже комиссован и отправлен домой…

Карты тех, кто умер, он откладывал налево, остальные – направо. Обе стопки – левая и правая – были почти одинаковы. Счет жизни и смерти.

– Умер… умер… комиссован и отправлен домой… отправлен на реабилитацию в пансионат… умер…

Дружинин даже не сразу среагировал.

– Пансионат?! – запоздало вздрогнул он. – Какой пансионат?

– Сейчас посмотрим. Здесь вот есть копия направления. Пансионат «Москва-4». Никогда о таком не слышал.

Зато Дружинин слышал. «Москва-4» – это их, «антитерроровский», пансионат! Звено – такое необходимое – звякнуло и легло точно в цепь ранее известных фактов, наконец-то соединяя их.

– Дайте-ка мне его бумаги, – попросил Дружинин, стараясь не выдать своего волнения.

Дегтярев Михаил. Ранен четвертого февраля девяносто пятого года. Место ранения – город Грозный. Чечня.

– Подходит, – сказал Дружинин. – Вот этот – подходит.

Чего-то подобного он и ожидал. И теперь радовался тому, что его ожидания подтвердились. Он шел по верному следу, и разгадка была уже где-то близко.

Следов человека, который в «Антитерроре» был известен под фамилией Крамаренко, так и не удалось отыскать, поэтому Дружинин вплотную занялся Дегтяревым – это был реальный след.

Удалов, при всех своих связях, не сумел раздобыть личного дела лейтенанта Михаила Дегтярева, но зато в хранящихся в госпитальном архиве бумагах было указано место рождения лейтенанта – город Слободской Кировской области. Адрес родителей отсутствовал, но это Дружинина не могло остановить. Прямо из удаловского кабинета он заказал Слободской и через час уже знал и адрес, и домашний телефон Дегтяревых. Оставался последний шаг – позвонить родителям. И нетерпение томило, и было немного жутко. Казалось, что, едва станция их соединит – прикоснешься к чему-то такому… К чему?

– Звони! – сказал Удалов.

– Я не знаю, что им говорить, – признался Дружинин.

– Скажешь – вместе учились в пехотном училище.

Со Слободским соединили быстро. Женский голос, немолодой. Наверное, мать.

– Я вам из Москвы звоню, – сказал Дружинин. – Мы вместе с вашим Мишей учились в военном училище. У нас тут встреча готовится… выпускников… – Всегда сбивался, когда врал. – И его хотим пригласить тоже.