маринованный грибок, но не удержал – грибок упал на старенькую скатерть.

– Пентюх! – сказал в сердцах Дружинин.

– Реакция уже не та, – подначил его кто-то. – В прежние времена он этот грибок перехватил бы на лету.

– Хватит вам! – сказал Дружинин мрачно. Удалов внимательно всмотрелся в его лицо, но промолчал. Только через четверть часа, когда за столом стало шумнее и ребята заметно расслабились, Удалов положил руку на плечо Дружинина и предложил:

– Подышим воздухом?

Но в осеннюю сырость идти не хотелось, отправились в удаловский кабинет. Удалов, едва прикрыв дверь, прямо от порога спросил:

– Это ты после сегодняшней операции такой смурной?

– Дело не в операции, Федор Иванович. Я там разговорился с контролером, а он мне интересные вещи рассказал.

– Про Скворцова? – догадался Удалов.

– Да. А вам разве известна эта фамилия?

– Я ее сегодня услышал в первый раз, когда ты о Скворцове спросил у начальника тюрьмы. У него, бедолаги, глаза едва не вылезли из орбит.

– А как он потом сразу замкнулся – заметили?

– Да, тема для него, похоже, неприятная. Так кто же этот Скворцов?

– Петю Кочемасова не забыли?

– Да где уж…

– Он, оказывается, сидел в одиночке. В этой самой тюрьме. Все время был один в камере. И только на одну ночь к нему подсадили человека. Это была та самая ночь, когда Петя Кочемасов умер. Повесился, как сообщалось официально. Так вот – его соседом по камере и был Скворцов.

– Ты думаешь, что Скворцов его и убил? – с сомнением спросил Удалов.

– А вы сейчас тоже так будете думать, Федор Иванович. Потому что еще не знаете самого главного. Уже после смерти Кочемасова, в ту же самую ночь, Скворцова расстреляли.

– Кто? – опешил Удалов.

– Спецкоманда, «расстрельщики». Он был приговорен к высшей мере наказания и в этой тюрьме ожидал исполнения приговора. Вот и дождался.

Удалов покачал головой – слишком неожиданный поворот принимала история.

– Мне Сухарев, друг старшего Кочемасова, еще тогда, во время нашей беседы, дал понять, что Петя Кочемасов – не тот человек, который полезет в петлю. И вообще, спросил меня Сухарев, как вы себе представляете самоубийство в тюрьме? Он, правда, мог не знать, что Петя сидел в одиночке, но какого черта он вообще сидел в одиночке, скажите мне, пожалуйста! В той камере, где я сегодня побывал, сидят двенадцать человек. А там и четверым негде развернуться. Зато Петя сидел один. Значит, его специально от всех изолировали – чтобы можно было его убрать без помех.

Удалов с мрачным видом вышагивал по коридору. Чем дольше шагал, тем мрачнее становился.

– И вдруг решают, что слишком уж просторно Кочемасову в камере, и подсаживают смертника, – продолжал Дружинин. – Смертник и подследственный – в одной камере! Это недопустимо, невозможно! Но кто-то же это сделал?! Он и убил Петю, этот Скворцов, я уверен. Не знаю, чем его купили, но приговоренный к смерти становится очень покладистым, я думаю. За один подаренный день жизни он может сделать все, что угодно. Вот он и сделал, что велели. А те, кто ему что-то обещал, своего обещания выполнять и не собирались и расстреляли его той же ночью. Схема-то какова, Федор Иванович! Ни к чему не придерешься! Люди просто сделали свою работу – привели приговор в исполнение. И поди докажи, что они убирали ненужного свидетеля.

Удалов наконец прекратил хождение по кабинету, остановился перед телевизором, включил его и, стоя напротив, смотрел в экран, явно ничего не видя. Думал. На экране проплывали какие-то пейзажи. Березки, еще летние, с листвой, клонили ветви к реке. Картина была тиха и грустна. Идиллия.

– Но они же не могли этого сделать по собственному почину! – глухо сказал Удалов. – Чтобы на такое решиться, надо иметь высоких покровителей.

– Кто-то там, на самом верху, в этом был заинтересован.

– Но мальчишка-то чем им мешал? – с внезапной болью в голосе произнес Удалов.

– Он был им нужен только как подставка – бомбу в метро пронести. И сразу после этого его убрали. Я пока не понимаю, зачем им все это было нужно, Федор Иванович, но к этому должны быть большие шишки причастны…

– Кто-либо из правительства, – задумчиво сказал Удалов.

– А почему бы и нет? Ведь история с Воронцовым – я же вам рассказывал – на те же мысли наводит. Он, оказывается, выжил и был вывезен в Москву. Кто его спрятал? Зачем? Что это за люди, которые на машинах подъезжают прямо к самолету и забирают Воронцова, которого разыскивал «Антитеррор» – правительственная, между прочим, спецгруппа. Это может сделать только тот, кто близок к правительству.

По телевизору тем временем начался выпуск новостей.

– Вокруг нас все время какая-то возня, – сказал Дружинин. – Вспомните, как на меня орали после операции в метро. Кто эти люди, кстати?

– Наши кураторы, – пожал плечами Удалов.

– От правительства?

– Ну конечно.

– Вот видите! – почти торжествующе сказал Дружинин. – От правительства! Вон как они осерчали на нас за то, что мы младшего Кочемасова сразу не убили. Хотелось им, наверное, поскорее увидеть его мертвым, да мы не оправдали доверия. И чем это вам не доказательство, Федор Иванович?

– Все прогнило, – процедил сквозь зубы Удалов. – Куда ни оглянись – ворье и бандиты.

На телеэкране в это время выступал Аникин перед собравшимися на площади людьми. Он был красив со своей благородной сединой и честным взглядом.

– Я думаю, он выиграет на выборах, – пробормотал Удалов.

И Дружинин понял, к чему это было сказано.

– Мы должны всю информацию передать ему, Федор Иванович. Только он сможет раздавить этот термитник. До проведения выборов у него руки связаны, но когда он победит – все выйдет на свет божий. И история с Воронцовым, и причины гибели младшего Кочемасова, и эта возня вокруг «Антитеррора».

Удалов отвернулся наконец от телевизора.

– Лишь бы ничего не случилось, Андрей, – сказал он. – Мне представляется, что такой тугой узел завязался, что как бы у кого-то не появилось желание разрубить его одним ударом.

Помолчал и повторил:

– Лишь бы ничего не случилось.

С ними, с «Антитеррором», понял Дружинин. Их использовали, это было ясно, хотя они сами не могли понять, откуда ветер дует. Выполнили ли они предписанное им невидимым кукловодом? Если да – то они уже не нужны и попросту опасны. Следовательно – должны исчезнуть.

– Нам надо как можно быстрей передать информацию Аникину, – сказал Дружинин. – Пока знаем об этом только мы – мы смертники. И если с нами что-то случится…

По телевизору теперь показывали репортаж: солдаты бежали, преследуя невидимого врага, но это не были учения – настоящая война. Вот один из солдат лежит на земле. Глаза закрыты, в груди рана, вся гимнастерка залита кровью. Рядом медицинские носилки. Но они ему, наверное, уже не нужны. Пуля попала в грудь. В грудь. Как у Крамаренко.

Дружинин оторвал взгляд от экрана и посмотрел на командира. Удалов спрятал руки в карманы брюк и покачивался – с пятки на носок.

– Я понял, откуда они все взялись! – пробормотал Дружинин.

– Кто?

– Тот, первый, «Антитеррор». Крамаренко был ранен в грудь. У Маркова ранение в голову. Тяжелые ранения, Федор Иванович. Их всех взяли с войны.