срочно, но я бы хотел, чтобы ты его закончила к Рождеству.

Он снова смотрел на нее сверху вниз.

— Понимаю, — кисло ответила она. — Ты уверен, что можешь доверять мне?

— Почему бы и нет? Ты моя жена.

О да, подразумевалось, что так оно и есть, но…

— Но это еще не причина, чтобы доверять тебе? — догадался он о направлении ее мыслей. — Не согласен. Доверие — весьма существенная часть такого брака, как наш.

Такого брака, как наш? Он не сказал 'брака по расчету', но, безусловно, подумал. Достаточно видеть, как ему не терпится от нее избавиться.

— Саймон, — повинуясь странному порыву, произнесла она. — Я хочу…

— Да? — Саймон вздохнул, сел на краешек письменного стола и сложил руки на груди, словно разговаривал с нерадивым служащим. — Что ты хочешь?

Когда она не ответила, поскольку не знала, что сказать, он поднял брови и начал покачивать ногой взад и вперед. Оливия не двигалась. Тогда он кивком указал на папку и сказал.

— Можешь забрать ее с собой.

Он прогонял ее. Прогонял. А она не могла уйти. Между ними оставалось слишком много недосказанного. А когда появилась возможность поговорить, у нее отнялся язык. Да и что она могла ему сказать? Что он кажется ей невыносимо желанным, хотя сидит с небрежным видом и мечтает поскорее от нее избавиться? Что ей хочется бросить этот дурацкий отчет и упасть в его объятия?

Но какой смысл? Разве от этого что-нибудь изменится? Потому что как бы она ни желала его, она не может всей душой отдаться человеку, который женился на ней под фальшивым предлогом. Дэн, по крайней мере, был честным, когда делал ей предложение.

Она уже была у дверей, когда почувствовала на плече руку Саймона.

— Подожди минутку, — сказал он, — мне надо кое-что выяснить.

Оливия ждала. Она не смогла бы сдвинуться с места, даже если бы хотела этого. От его прикосновения у нее ноги приросли к полу. Языки пламени пронзали ее грудь, заставляли задыхаться, а она знала только одно — это пламя исходит от мужчины, который стоит у нее за спиной. Когда он положил на ее плечи обе руки и привлек к себе, жар стал нестерпимым и Оливия едва не лишилась чувства.

— Ага, — сказал Саймон. — Я так и думал. Это ответ на один из моих вопросов.

— Ч-что? — заикаясь пробормотала Оливия, которая понимала только одно — она не может жить без этого мужчины.

— Что ты обольстила меня в ту ночь не только из верности долгу.

Он почти угадал. Потому что в конце этой сцены верность долгу не играла никакой роли.

— Не только, — призналась Оливия, отчаянно пытаясь не выдать себя.

— Прекрасно, — пробормотал Саймон. — Долг и похоть. Первое скучно, второе чаще всего грязно. Комбинация не из лучших, верно? Конечно, если в нее не входит доверие.

Его слова возымели действие. Оливия обнаружила, что она может двигаться.

— Ты ведь не просишь так много, правда? — с горечью спросила она.

— Не думаю. — Ладони Саймона скользнули по ее рукам, погладили их, а затем медленно спустились на бедра.

Оливия застонала и крепко прижала к груди папку с рукописью. Саймон продолжал гладить ее. Когда у нее вновь отнялись ноги, Оливия повернулась к нему лицом и с отчаянной надеждой посмотрела в глаза.

Она сама не знала, что ожидала увидеть. Что угодно, только не отсутствие эмоций, только не равнодушие и холодное бесчувствие. Взгляд Саймона заставил ее ощутить такую колоссальную потерю и такое глубокое горе, которых она еще не испытывала. Но как она могла горевать о потере того, чего у нее никогда не было?

Что с ней случилось? Что случилось с тем браком, который был так удобен всем, кого это касалось? Он не нравился Саймону. По крайней мере, она так считала. И безусловно, не нравился ей.

Но он нравился Джейми.

Оливия закрыла глаза, чтобы не видеть загадочную маску, в которую превратилось лицо ее мужа. Могла ли она продолжать эту жизнь, борясь с сомнениями, замешательством и одиночеством ради своего кудрявого сына? Именно так она жила с Дэном. И выдержала.

Тут же все было по-другому.

Прошло несколько секунд, и она снова посмотрела на Саймона.

Черты его сильного лица были хорошо видны в беспощадном свете ясного ноябрьского утра. Вокруг глаз Саймона залегли глубокие морщины, которых месяц назад не было и в помине. Орлиный нос стал длиннее, отчего Саймон казался старше своих лет. Он смотрел на нее как слепой и продолжал мучить, гладя, лаская и сжимая ее бедра и ягодицы, пока Оливии не захотелось крикнуть, чтобы он овладел ею прямо здесь, на письменном столе, если хочет, пока она не сошла с ума.

Он нарочно мучил ее. Она поняла это по очертаниям его губ.

— Зачем, Саймон? — прошептала она. — Зачем?

— Почему бы и нет? — ответил он. — Это доставляет мне наслаждение. А тебе?

Он знал, что доставляет. Мучительное наслаждение. Но что он хотел доказать, заставляя ее признаться в этом? И что она хотела доказать ему?

— Как это может доставлять наслаждение? — страстно спросила она. — Я не мазохистка. Саймон, я думала, ты не хотел…

— О, я хотел, — тихо сказал он. Какой мужчина не захотел бы? К несчастью, я не хочу играть роль племенного жеребца. Несмотря на твой сексуальный хвостик.

Оливия застонала, когда пальцы Саймона выбили многозначительную дробь на соответствующей части ее тела. А когда они двинулись к внутренней части бедра, она не вынесла этого и вырвалась из его объятий.

— Из этого ничего не выходит, правда? — прошептала она, привалившись спиной к двери и пытаясь справиться с дыханием.

— Из чего?

— Из нашего брака…

— О, не знаю. Как по-твоему, что мы должны сделать, чтобы придать ему пикантность?

Так беззаботно, так насмешливо, так небрежно… Оливии захотелось вцепиться ему ногтями в лицо.

— Слишком поздно, — холодно сказала она. — Мы дали клятву в церкви, и я обещала…

— Ты обещала 'иметь и хранить'. С того дня и до конца жизни, — ответил Саймон. — Ты ждешь, что я освобожу тебя от этого обещания?

Невыносимая боль сжала грудь Оливии. Неужели она ждала освобождения?

— А ты бы освободил меня? — спросила она.

— Я этого не сказал.

— Нет. Но если бы сказал, я… — Она подняла дрожащую руку и отвела пышную прядь волос, упавшую ей на глаза. Если бы он сказал, что тогда? — Саймон, чего ты от меня ждешь? — спросила она. — Мы женаты всего два месяца, но… — Ее голос неожиданно дрогнул. — Я прожила с Дэном семь лет. Если бы он не умер, я прожила бы с ним всю жизнь.

Едкий туман, стоявший перед глазами, не помешал ей заметить первое чувство, отразившееся на лице Саймона с тех пор, как они вошли в кабинет. Но она не могла назвать это чувством. То была его тень, едва заметное сокращение мышц. А затем он снова овладел своим лицом.

У Оливии больше не было сил. Если бы она попыталась заговорить, то просто разревелась бы. Все еще сжимая в руках отчет Саймона, она резко повернулась и нетвердым шагом вышла из комнаты.

Ей показалось, что сзади негромко прозвучало:

— Оливия, вернись. Я не закончил.

Все, с нее хватит. Не обращая внимания на эти слова, она быстро вышла в сад и наполнила легкие морозным воздухом.