— Нет, где уж мне вам советы давать! Я смотрю со своей колокольни, у вас — свои резоны. Я только и сказал, как бы сам поступил на вашем месте, в этом и вся разница. А как поступить вам, то мне не по уму.
— Да я и сам, поверь, во многом не могу разобраться. По крайней мере, вот уждня два, как в голове у меня разброд и нет никакого порядка. Раньше все было проще: все стояло по местам, и не надо было думать. Теперь другое дело.
— Да отчего ж так, сеньор? — лукаво ухмыльнулся он, и даже подмигнул. — Оттого что успели переспать с парой бабенок? Такое случается с каждым в нужный срок, и в душе поднимается переполох… Но потом все становится на свои места.
— Да я — то не желаю, чтобы оно туда становилось. Мне больше по вкусу переполох…
— Ну коли так…
Я принял решение. Было около шести вечера. Я отправился в дом к некоему нотариусу и велел составить дарственную запись, по которой Мариане переходило все мое состояние, все мое имущество — в качестве свадебного дара, чтоб в мое отсутствие она могла распоряжаться им как владелица и сеньора. Нотариус позволил себе выразить сомнения: не чрезмерна ли общая стоимость дарения, и уведомил меня, что, как правило, мужья не отписывают супругам всего, чем владеют. Я сослался на какие — то причины, которые если и не убедили его, то заставили примолкнуть. Справив нужные бумаги, я вернулся домой. И тотчас написал Командору, приглашая его к себе на десять вечера. Затем пошел к Мариане, которую не видел весь тот день. Она была у себя, стояла на коленях перед Распятием и, судя по всему, молилась. Услыхав мои шаги, она оглянулась, поспешно поднялась и побежала мне навстречу: на груди ее был приколот букетик тубероз.
— Чем ты занималась?
— Молилась. Раньше мне на это недоставало времени.
— Тебе нравится молиться?
— Конечно. С сегодняшнего дня. Ведь раньше…
— Забудь это “раньше”, забудь себя прежнюю, теперь ты — другая. Я взглянул на ее новый наряд, на красиво уложенные волосы.
Запах тубероз горячил мне кровь и словно подталкивал к Мариане, но я уже дал себе слово не понуждать ее больше грешить.
— Да, кажусь — то я другой…
— Ты и есть другая, а станешь и вовсе непохожей на себя прежнюю. Я решил жениться на тебе, Мариана!
Она печально улыбнулась и положила голову мне на грудь.
— Не смейтесь надо мной, сеньор.
Я взял ее за плечи и, чуть отстранив от себя, посмотрел ей в глаза.
— Мы скоро обвенчаемся, Мариана, нынче же ночью. Здесь, в моем доме. Я прикинусь умирающим, чтобы священник мог выполнить все, что положено, укоротив обряд.
— Значит, обманом?
— Да, но это обман дозволительный. Только так и можно обвенчаться, когда время не терпит.
Мариана опустила голову.
— Я грешница.
— Но я ведь не собираюсь умирать немедленно, ты еще успеешь исповедоваться.
Она обняла меня, обливаясь слезами.
— Для чего вам это, сеньор?
— Ты того стоишь.
— Не могу уразуметь. Я — продажная женщина. Благородным господам на таких жениться не пристало. Что скажут люди?
— Люди поймут, что душа у тебя чистая и что сердце твое способно на самую великую любовь.
Она улыбнулась.
— Это да. Я готова умереть за вас.
Я поцеловал ее.
— Вот уж в чем нет нужды. Хватит того, что ты окажешь мне честь выйдя за меня замуж.
Она расхохоталась.
— Честь? Я — вам?
Из глаз ее исчезла печаль, исчез страх. Они сверкали новым, счастливым светом.
— А теперь подготовься как следует. Мне нужно отлучиться. Но я скоро вернусь. На сей раз, и вправду, скоро.
Уже успели спуститься мягкие и золотистые сумерки, пропитанные дразнящими ароматами. Я направился к адвокату, который занимался делами моего отца. Он удивился, увидав меня, провел в кабинет и предложил чего — нибудь выпить. Я объяснил ему цель своего визита.
— В ближайшие дни я убью одного человека. Да не удивляйтесь так, не пугайтесь! Я — не убийца и сделаю это не ради куража, я человек чести, и должен кровью смыть оскорбление. Ведь это так называется? Кровью смыть оскорбление — на дуэли. Но есть у меня опасения, что судьи не сочтут дуэль законным способом отправить подлеца в ад. Они похлопочут о том, чтобы наложить руку на мое добро, и я бы не слишком о том горевал, если бы речь шла только о моем богатстве; но вчера я все передал во владение женщине, на которой сегодня же ночью намерен жениться…
Адвокат вытаращил глаза и изобразил на лице испуг и изумление.
— …на которой сегодня же ночью намерен жениться. И мне нужно устроить так, чтобы никто не посмел коснуться ни этой женщины, ни ее имения. — Я положил на стол кошель, полный дукатов. — Взгляните, хватит ли тут на оплату ваших трудов? Да напишите расписку, где будет указана сумма вознаграждения и за какую услугу оно вам вручено.
Дрожащей рукой адвокат отыскал бумагу и перо.
— А вы, Дон Хуан? Что станется с вами? Вам грозит тюрьма?
— Я уеду, только и всего. Может, найду убежище. Пока не решил.
Он написал расписку и протянул ее мне.
— Извольте получить. Но зачем?..
— Вы ловкий и опытный адвокат. Вы должны убедить судей, что из состояния моей супруги лично мне не принадлежит ни сентимо, что все, чем владеет она, принадлежало ей до вступления в брак, как то и следует из бумаги, подписанной сегодня. И потому она не должна отвечать материально за мои деяния. Вот ваша задача. — Я поднялся. — Вы могли бы поручиться, что все решится должным образом?
Он тоже поднялся.
— Я лучший адвокат в Севилье. — Он проводил меня до передней. И по дороге еще раз попытался образумить, заставить все хорошенько взвесить.
Я вернулся домой. Лепорелло был уже там. Командор принял мое приглашение.
— А теперь узнай, где живет приходской священник и в котором часу он отходит ко сну.
В половине десятого я еще был полон сомнений. Меня без видимой причины преследовал страх, непрошеный, как чих: не выбрал ли я заведомо ложный путь, не впутываюсь ли в скверное приключение, из коего не найдется достойного выхода? Я вспоминал недавние события, и теперь многое показалось мне нереальным, словно речь шла о фарсе, и действие развивалось в специально подготовленных для меня декорациях, в театре, где актеры знали и свою роль, и мою, а мне в комедии досталась роль простака. И я уже был готов пойти на попятный. Внутренние голоса называли меня дураком и наущали послать все к черту, воспользоваться визитом Командора и просить у него руки его дочери, и жениться на ней, как велит Господь. Подобные образы преследовали меня так неотвязно, что я задался вопросом, не Бог ли мне их посылает — в последней, полной любви попытке охранить меня. Я был польщен таким вниманием, такой приязнью Создателя. Но я задался и другим вопросом — уже из привычки к диалектическому анализу: а не дьявол ли мне их внушал? И это меня спасло, ибо я тотчас сообразил: Бог никогда не посоветовал бы мне