хлопанье дверей, проклятия. Меня клонило в сон. И сон таки едва не сморил меня, но тут воротился Дон Гонсало. Он кричал, что мужчина сбежал, но завтра утром все служанки предстанут пред судьей, и он дознается, хоть под пытками, кто и кому отворил дверь. Потом он повернулся к дочери.
— Нынче я стану спать у твоей двери, и в спальню к тебе можно будет войти только через мой труп.
— Я могла бы побыть с Доньей Соль, — прошептала Эльвира.
— Упаси Господь! Донье Соль надо позаботиться о себе самой. А ты пойдешь со мной, ведь я твой отец и должен оберегать твою честь. Да! Дочери — забота отцов! Нет в мире любви, крепче отцовской.
Шаги, хлопанье дверей, звон запоров. Мало — помалу дом затих. Только тогда Донья Соль выпустила меня.
— Вы разглядели ее?
— До меня доносился только голос. Было плохо видно…
— Она очень красива…
Опять та же грусть прозвучала в голосе Доньи Соль, и я напрягал память, вспоминая, где прежде слышал нечто подобное, пока в ушах моих не прозвучали первые слова, произнесенные Марианой, ее полное драматизма приветствие “Дон Хуан!”. У Доньи Соль тоже был голос исполнительницы канте хондо.
— Вы, верно, успели заметить, как я ненавижу их. — Она прижалась спиной к стене и смотрела на меня. — Всех здесь. Ненавижу молча, как рабыня, не смея ни словом, ни жестом выдать свои чувства. Ненависть живет в груди моей и гложет меня. А я прислуживаю мужу и его дочери с улыбкой на устах.
— Почему же?
— Иначе Дон Гонсало убьет меня. — Она опустила голову, потупила глаза. — Убьет сам или чужими руками. Ему легко будет сделать это. Достаточно донести на меня в инквизицию. — Она быстро подняла голову и посмотрела на меня решительно, дерзко. — Я иудейка. Вы не заметили, что в моих покоях нет распятия? Я не верю ни в Деву Марию, ни в Иисуса Христа.
Я отвесил ей почтительный поклон.
— Я лишен расовых предрассудков и никогда не был фанатиком. Но… как же Дон Гонсало?..
В глазах ее засветилась благодарность, она улыбнулась.
— Я расскажу вам историю о подлом коварстве и кое — что еще. Теперь мне тридцать пять, а замуж за него выдали в восемнадцать. Я была невинной девушкой с завидным приданым, отец же мой жил в постоянном страхе, потому что инквизиция давно зарилась на его богатства. Командор посулил ему защиту. Брак заключили тайно, Дон Гонсало привел мнимого священника, тот сперва окрестил меня, а после обвенчал нас. Я жила в доме отца, и Командор являлся каждую ночь. Инквизиторы словно забыли о нашей семье. И так продолжалось до той поры, пока Командор не пустил на ветер мои деньги. Тогда отца заточили в темницу, где он и умер, вот только наследства, как надеялся супруг, я не получила — всем завладели инквизиторы. Судьи вышвырнули меня из отцовского дома, и Командору пришлось забрать жену к себе. Для всех, в том числе для Эльвиры, я что — то вроде дуэньи. Теперь он презирает меня, а раньше… — Она покраснела и закрыла лицо рукавом. — Я была невинной девушкой, и этот выродок… — Слова ее звучали надрывно, губы дрожали. — Ему нравились молоденькие девушки, и как только я стала повзрослей, он выкинул меня из своей постели. А дочь его меж тем подрастала. Он просто надышаться на нее не мог. Мне ни разу не купил платья — я донашиваю те, что брошены Эльвирой. Не знаю, откуда берутся деньги, но он одевает ее в самые дорогие и красивые наряды. Вдруг, нежданно — негаданно являются швеи и принимаются шить из шелка да бархата. Делают примерки, Командор же выносит суждения, что хорошо, что плохо. А когда платье готово, Эльвира надевает его, чтобы порадовать отца, прохаживается под его восторженным взглядом. Для Командора это главная утеха.
Она снова заплакала. Я раздумывал, для чего она рассказывала мне такие подробности, и одновременно рассматривал ее. Во второй раз в жизни женщина оказалась так близко от меня; нетрудно было угадать, чем закончится дело, и все же, как и с Марианой, меня вело не столько желание, сколько любопытство. Я жадно смотрел на нее и слушал, словно стремясь разгадать тайну, мерцающую под уклончивыми словами. Но то, что открылось мне, я тогда назвать не сумел бы, а может, оно и не имело названия, принадлежа только ей. Но так я рассуждаю нынче, когда познал столько женщин и научился видеть и ценить особенность каждой. Тогда я сравнил Донью Соль с Марианой — не более того, отметив отличительное: движения рук, дрожащую хриплость голоса, голубую жилку, трепетавшую на шее.
— Нынче утром Командор зашел ко мне. Вернее, ворвался, не постучав, раздвинул занавеси, отворил окна. “Вставай, иудейская сука!” — крикнул он мне. Я трепеща подчинилась. Когда я оказалась посреди комнаты, там, рядом со столом, он запустил руку в вырез моей рубахи и разодрал ее сверху донизу. Я хотела спрятаться, скрыть наготу. “Подожди!” Он оглядывал меня, кружа вокруг. “Ты еще красива, еще можешь завлечь неопытного мальчишку!” Он опять принялся поворачивать меня туда — сюда, ощупывать, щипать. “Немного увяла, правду сказать, но ежели ты не забыла моих уроков, в постели сгодишься, будешь даже получше прочих. Да постарайся! Другая — то могла бы меня и надуть, но ты у меня на хорошем крючке”. Он грубо толкнул меня обратно в постель и продолжал: “На самом деле, ты не жена мне, а наложница. о чем я тебе твердил не раз. Стоит мне пойти к викарию и признаться… Так что супружество наше ненастоящее, и, значит, честь твоя или бесчестье меня не задевают. К тому же тебя никто не знает… как супругу Командора де Ульоа. Почему в Севилье за мной укрепилась слава ревнивца? Я позаботился об этом, дабы иметь повод никому тебя не показывать, дабы никто не дознался, что в доме моем живет такая мерзавка. Я держу тебя при себе только из жалости. И ежели ты до сих пор не попала на костер…” — Она на несколько секунд замолчала. Слез уже не было. — “Неопытный мальчишка” — это вы, — сказала она и снова замолчала.
У меня, должно быть, сделалось совсем уж глупое выражение лица, глупое и изумленное, потому что она не сдержала улыбки.
— Он объяснил, что мне назначена роль приманки. Он поселит меня совсем в другом доме, отдельно, даст вышколенных служанок. “Мне нужны деньги, а твой проклятый отец убрался на тот свет, оставив меня с носом. Мне нужны дублоны на балдахин для статуи Девы Уповающей. Будет только справедливо, если ты добудешь мне их. А если все сделаешь как надо, я даже поделюсь с тобой”. Я успела прийти в себя и слушала его поношения спокойно. Только спросила, какой вы из себя, “Красивый и честный малый! Вот увидишь, так что тебе повезло”.
— “И он на самом деле очень богат?” — “Богаче нет в Севилье!” — “И знатен?” — “Из готов, как и я сам!” — “Но, может, тогда надежнее и достойнее женить его на Эльвире?” Он двинулся на меня, бешено вращая глазами. “Что?” — “Женить его на Эльвире. Ведь и она…” Он схватил меня за руку, опять выволок из постели, встряхнул что было сил. “Иудейская сука! Как тебе только взбрело в голову, что Эльвиру можно выдать замуж! Тело моей дочери никогда не послужит на потребу ни одному мужчине! В этом доме уже есть одна потаскуха!” Он рвал и метал. Готов был убить меня. “Выдать замуж Эльвиру! В жизни она не увидит другого мужчины, кроме меня! А перед смертью заточу ее в монастырь. Чтобы дочь моя стала ублажать похоть Дон Хуана!” С этими словами он быстро убрался.
— Здесь что — то не так, — перебил я ее. — Как бы ни любил он свою дочь, это слишком. Так не ведут себя и самые ревнивые мужья!
— А вскоре появились вы. — В глазах Доньи Соль загорелись веселые огоньки и с лица стерлись следы печали. Она неожиданно рассмеялась. — Ну и переполох вы устроили среди служанок! Та, что отворила дверь, прибежала словно околдованная и велела остальным поскорее пойти взглянуть на вас. И все до одной будто одурели, потом принялись перешептываться, называть вас красавчиком, говорить, что готовы хоть теперь же поладить с вами… Я тоже полюбопытствовала…
Я сел на край постели, лицом к ней. Донья Соль, сложив руки вместе, замолкла. Потом колени ее подогнулись и она упала к моим ногам.
— Дон Хуан! Вы человек или дьявол?
Мне стало смешно, и одновременно я почувствовал к ней безмерную нежность. Я погладил ее по щеке.
— Сохрани меня Господь! Я даже бесами не одержим, по крайней мере, надеюсь, что это так. А дьявол не внушает мне ни малейшей симпатии.
— Тогда почему же?.. — Она запнулась, обняла мои ноги и стала смотреть на меня в полном
