принимали в расчет. О том, что дьявол никогда не забывал обо мне, я был уверен и прежде.
Я призвал Лепорелло и велел ему покрутиться по Севилье, чтобы добыть сведения о семействе Дона Гонсало, о самом Командоре и о том, какая слава идет о нем по городу. Едва слуга скрылся из виду, как мне доложили, что прибыл торговец платьем — осевший в Севилье француз, который лучше любого другого разбирался в европейских модных новинках. У него был высокий голос и женские манеры. Он сообщил мне, что его услугами пользовались содержанки многих важных господ и что все оставались довольны — как его скромностью, так и умением. С ним явилась служанка, по его приказу она раскрыла сундук и принялась вытаскивать товар. Я осматривал всякую вещь, расспрашивал о достоинствах, кое — что даже щупал.
Служанка отобрала все необходимое для полного приданого. Потом позвали Мариану, сняли с нее мерки — где — то принялись ушивать, где — то прибавлять, и через пару часов нижнее белье было готово. Верхнее платье выбирал я сам — под цвет ее лица и волос. Затем торговец удалился, оставив служанку. Мариану раздели, одели, причесали, подрумянили, а я, сидя в углу, за всем наблюдал, но не с чувственным удовольствием, а с любопытством. Порой я спрашивал название какого — нибудь предмета или бросал замечание о том, шла вещь Мариане или нет.
— У девушки удивительное тело, — заметила служанка. — Слишком худое и подвижное. А мужчинам обычно по вкусу полненькие и спокойные.
Мариана покорно делала то, что мы ей велели: ходила туда — сюда, стояла, наклонялась, хотя присутствие служанки ее и смущало.
— Будь мы одни, — шепнула она мне, — я и ходила бы поосанистей.
— А когда служанка ушла, спросила: — Для кого ж все это добро?
— Для тебя.
— Но зачем?
— Женщина, достойная стать хозяйкой этого дома, должна носить платье, достойное как этого дома, так и ее самой.
Мариана склонила голову мне на плечо, спрятав лицо.
— Но я недостойна…
Ровно в десять я вышел на улицу и встал у дверей так, чтобы было видно — я один. Лепорелло получил указания следовать за мной тайком, не на миг не теряя из вида. Наконец, чуть припоздав, явилась дуэнья: она шла семенящей и неровной походкой, держась поближе к стенам домов. Лицо ее закрывала вуаль, но по походке я легко угадал в ней старуху.
— Дон Хуан?
— К вашим услугам.
— Следуйте за мной и ни о чем не спрашивайте.
Мы тронулись в путь. По освещенным луной улицам разливался аромат цветов, из — за темных ставень слышались вздохи. Я никогда не думал, что в Севилье любят так расточительно, вкладывая в любовь столько пыла. По дороге нам не встретилось ни одного закутка, откуда не раздавались бы шепот и стоны наслаждения. Мы миновали какие — то улицы и площади и попали в глухой тупик — как я понял, туда одним боком выходил дом Дона Гонсало. Дуэнья остановилась у зарешеченного окна, бросила: “Сюда!” — и метнулась в темноту. Я успел обернуться и в конце улицы различил фигуру Лепорелло: он стоял широко расставив ноги, уперев руки в боки, готовый заступить на караул.
— Дон Хуан.
Голос доносился из — за цветов. Я приблизился. Я не знал, как подобает держать себя. Но вспомнил, как поступали герои виденных мною комедий, и поднес руку к шляпе, хотя, скорей всего, в ночной темноте приветствие мое не было замечено.
— Дон Хуан! Подойдите ближе.
Лоб мой коснулся цветов, а потом и оконной решетки. И тут я ощутил на щеке жар сдерживаемого дыхания.
— Еще ближе. Не бойтесь.
— Бояться? Чего?
— А вдруг я убью вас.
— Зачем?
Она засмеялась.
— Вы правы. Зачем? Вот нелепость — звать вас, чтобы убить, а ведь вы так нужны мне.
Я раздвинул цветы и прижался лицом к решетке.
— Кто вы?
— Всему свое время. Прежде хочу предупредить, что быть здесь для вас опасно. Командор не оставляет дом без надзора. В любой миг вас могут обнаружить и отколотить.
— Это вас он так ревностно стережет?
— Нет. Свою дочь.
Мне почудилось, что нежный, едва слышный голос наполнился печалью; но лишь на миг, и она снова заговорила:
— Вы можете, ежели желаете, удалиться.
— Для того вы меня и звали?
Я почувствовал, как ее легкие руки крепко вцепились в мои.
— Нет, Дон Хуан. Я позвала вас…
— Эй, хозяин! Берегитесь!
Лепорелло мчался по улице, а за ним неслись две тени. С другой стороны спешили еще двое. Дама быстро проговорила:
— Вот и они. Бегите направо, там дверь, продержитесь, пока я вам не отопру.
Я услыхал ее быстро удаляющиеся шаги. Лепорелло уже стоял рядом со мной.
— Мы попали в ловушку.
— Вытаскивай шпагу и защищайся. Обо мне не беспокойся.
Я отыскал дверь и прижался к ней спиной. В тиши переулка зазвенели удары шпаг: готов поклясться, что даже искры полетели. Мимо меня метнулись два человека — на Лепорелло напали сзади. Я бросился было ему на подмогу, но тут дверь беззвучно отворилась, кто — то схватил меня за плащ и затянул внутрь. Потом дверь снова захлопнулась. Я оказался в полной темноте, наверно, то была прихожая, рядом слышалось женское дыхание.
— Они убьют моего слугу.
— Но не убьют вас.
— Я бросил Лепорелло в беде.
— Может, у него достанет сноровки…
Среди звона шпаг мы различили крик. Все затихло. Но лишь на миг, потом послышались стоны раненого, топот убегающих ног, и кто — то завопил: “За ним! Не дайте ему уйти!” Женщина взяла меня за руку,
— Не тревожтесь, Дон Хуан. Ваш слуга…
— Вы уверены, что он сумел убежать?
— Наверняка. Следуйте за мной.
Я подчинился. Двери, коридоры, темные комнаты, патио, где я побывал нынче утром, ароматы, пение фонтана. Мы шли довольно долго. Порой свет, проникавший сквозь окна без ставень, позволял мне разглядеть белые стены, мрачные тени шкафов, пятна картин. Женщина была моего роста и уверенно двигалась в темноте.
Она отпустила мою руку и отодвинула затвор на какой — то двери.
— Погодите.
Я слышал, как она прошла туда — сюда по комнате, потом зажгла свечу. Она стояла в углу, ко мне спиной, и свет вычерчивал ее силуэт. На ней было изящное платье свободного покроя, волосы падали на плечи, словно она только что поднялась с постели. Она взяла канделябр, повернулась и двинулась ко мне, а когда оказалась достаточно близко, подняла свечу и осветила свое лицо. Ей было лет тридцать — тридцать
