- Собирается дождь. Я люблю дождь.

Шелгрин ничего не сказал.

- Достаточно? - спросил Петерсон.

Шелгрин колебался.

- Ну так как? - спросил Петерсон.

Шелгрин изучал стоявшее на письменном столе рядом с аппаратом электронное устройство В-409, подающее сигналы в случае, если телефон прослушивается.

- Нормально. Все в порядке. Нас никто не подслушивает, - наконец произнёс он.

- Хорошо. Мы получили донесение.

Шелгрин ясно услышал, как стучит его сердце.

- Где я могу вас видеть?

- Мы давно не пользовались супермаркетом Сейфуэй. Давайте там.

- Когда?

- В ближайшие полчаса.

- Я буду там.

- Конечно, будете, дорогой Том, - самодовольно произнёс Петерсон. - Конечно, будете.

- Что вы хотите этим сказать?

- Зачем же так? - спросил Петерсон, притворяясь непонимающим резкого тона сенатора. - Я только хочу сказать, что знаю, что вы ни за что на свете не пропустите это свидание.

- Вы думаете, что держите меня на привязи, - сказал Шелгрин. - Вы считаете меня собакой на поводке, и вам нравится дёргать его.

- Дорогой Том, вы слишком чувствительны. Я никогда не говорил ничего подобного. И никогда не скажу.

- Но помните, что вы будете там сегодня только по одной причине - вам приказали доставить это донесение мне. Вот почему вы бываете там первого числа каждого месяца, - гневно произнёс сенатор. - Не вы решаете, что делать. Вы также на привязи.

- Полегче на поворотах. Полегче.

- Я не нуждаюсь в вашем покровительстве.

- Беспокоюсь о вашем сердце, дорогой Том.

- Вы не сохраните вашу жизнь дольше, чем я свою, - сказал Шелгрин. - Фактически, даже меньше.

- Милый, милый Том, - произнёс с издёвкой Петерсон. Он захихикал и повесил трубку.

Руки сенатора дрожали. Какое-то время он слушал гудки в трубке, чтобы, все ещё наблюдая за контрольным устройством, убедиться, что их не подслушивали, затем, наконец, положил трубку. На чёрной пластмассе трубки блестел пот от его ладони.

Шелгрин подошёл к бару, налил двойное виски и выпил в два глотка, не добавляя ни лёд, ни воду.

- Да поможет мне Бог, - тихо произнёс он.

Отправляясь на свидание в супермаркете, Шелгрин взял свой темно-серый 'Кадиллак-Севилл'. Он вёл его сам, дав шофёру и трём другим слугам выходной день. Он мог бы вести и что-нибудь другое, например, 'Мерседес', или 'Ситроен-Мазерати', или белый 'Роллс-Ройс'. Он выбрал 'Кадиллак', потому что тот меньше, чем другие машины, бросался в глаза.

Сенатор прибыл в назначенное место на пять минут раньше. Супермаркет был неким краеугольным камнем маленького торгового центра, и даже в такую бурную зимнюю ночь оказался довольно оживлённым. Шелгрин припарковал 'Кадиллак' в конце длинного ряда машин в пятидесяти ярдах от входа, подождал минуту или две, затем вышел, закрыл дверь и встал у заднего бампера.

Он поднял воротник пальто, чуть надвинул на глаза шляпу и спрятал в тень своё приметное лицо. Он пытался казаться случайным прохожим, но был уверен, что, на самом деле, выглядел, как некто, играющий в шпионов. Как бы то ни было, но если бы он не принял эти меры предосторожности, то его, конечно бы, узнали. Он был не просто сенатором Соединённых Штатов от штата Иллинойс, ещё он был человеком, стремящимся войти в Белый Дом в качестве президента. Он проводил бесчисленные часы перед телекамерой и в жалкой компании несносных, но могущественных газетчиков, постепенно закладывая фундамент своей будущей кампании, которая будет длиться три или семь лет, в зависимости от судьбы того, кто занял этот высочайший пост только год назад. (Принимая во внимание ханжеские и праведнические отчитывания, многочисленные случаи нескрываемой политической двуличности и невероятную путаницу в делах, отметившие первые десять месяцев правления нового президента, уверенность Тома Шелгрина в том, что у него есть все шансы скорее через три года, чем через семь лет, стать президентом, неизменно росла. Он знал, как в совершенстве скрыть свою собственную двуличность. К весне ему уже надо будет решить, не пора ли учредить подготовительную консультативную группу.) В любом случае, его лицо было широко известно, и он не хотел, чтобы его видели на автостоянке супермаркета, потому что если бы кто- нибудь узнал его, то встречу с Ансоном Петерсоном пришлось бы отменить и перенести на другое время.

Через два ряда от него включились фары грязного жёлтого 'Шевроле', выехавшего со своего места на стоянке. Машина проехала один проезд, затем другой и остановилась прямо за 'Кадиллаком' сенатора.

Шелгрин открыл дверь со стороны пассажирского сиденья и заглянул внутрь. Он знал шофёра с других встреч, подобных этой - приземистый, коренастый мужчина с поджатыми губами, в сильных очках. Но он не знал его имени, да никогда и не спрашивал. Сенатор сел в машину и пристегнул ремень.

- Кто-нибудь был на хвосте? - спросил коренастый человек.

- Если бы кто-нибудь был, меня бы здесь не было.

- Всё равно надо принять меры.

- Нет нужды.

- Всё равно.

В течение десяти минут коренастый человек вёл машину по лабиринту улиц и переулков, где располагались разные резиденции. В зеркальце заднего вида он смотрел нисколько не меньше, чем на дорогу впереди.

В конце концов он произнёс:

- Все чисто.

- Как я и говорил, - нетерпеливо сказал Шелгрин.

- Я только выполняю свою работу.

- Но не очень хорошо.

- Что вам не нравится?

- Я не выношу дилетантства.

- Вы считаете, что я дилетант?

- Ты как будто играешь в игру. Ты как щенок, который гоняется за своим хвостом. Это ребячество. Ты поступаешь не как профессионал.

- Не могу понять, - произнёс коренастый человек.

Они остановились у светофора.

- Понять что? - спросил Шелгрин.

- Как вас вообще-то избрали. Вы такой неприятный сукин сын.

- О, но не при посторонних, - сказал Шелгрин. - Я могу быть очень очаровательным с избирателями, газетчиками и спонсорами моей предвыборной кампании. Но с какой стати я должен любезничать с тобой?

Шелгрину не хотелось оставлять это дело так. Петерсон действовал ему на нервы, и ему хотелось