домой, когда Джоанна была занята переговорами с Лондоном. Музыка больше не доносилась с первого этажа, и без этого звукового сопровождения зимняя ночь казалась сверхъестественно тихой, невыносимо тёмной и угрожающей.

Джоанна включила стерео. Бах.

Она села на диван рядом с Алексом, продолжавшим пробираться через серо-зелёные папки досье, лист за листом.

Внезапно Алекс воскликнул: 'Чёрт побери!' - Он достал из папки пару черно-белых снимков восемь на десять дюймов.

- Что это? - спросила Джоанна.

Алекс поднял их повыше, чтобы она смогла получше рассмотреть изображённое.

- Увеличенные снимки отпечатков больших пальцев Лизы Шелгрин. Мы получили их с её водительских прав, а другие - с часов-радио в её спальне. Я совсем забыл, что они здесь.

Со смешанным чувством смотрела Джоанна на эти фотографии. Либо они разрушат, либо утвердят теорию Алекса, что она - Лиза, и, наконец, решат, ждёт ли их впереди долгое и, возможно, опасное тяжёлое испытание.

- Веское доказательство, - кратко сказала Джоанна.

- Нам понадобится чернильная подушечка. И лист бумаги... но не слишком впитывающей: надо, чтобы отпечатки были ясными, а не смазанными, без значения. И ещё нам надо увеличительное стекло.

- Бумага у меня есть, - сказала Джоанна, - чернильная подушечка тоже найдётся. А вот увеличительного стекла, кажется, нет.

Алекс поднялся в порыве внезапно нахлынувшего возбуждения.

- Где мы можем купить его?

- В такой час? Нигде. По крайней мере до утра. - Джоанна заколебалась. - Подождите, дайте подумать. У меня, кажется, есть что-то вроде увеличительного стекла. Идёмте.

Они вышли из гостиной и по узкой лестнице спустились вниз, в кабинет, расположенный на первом этаже.

Увеличительное стекло лежало на её большом письменном столе. Оно служило пресс-папье - чистая линза в дюйм толщиной и четыре дюйма в диаметре. У него не было ни рамы, ни ручки, но, что касается оптики, оно было безупречным. Когда Алекс поднял его над бухгалтерской книгой, заполненной мелким почерком Джоанны, буквы и цифры стали крупнее в три или пять раз, чем если бы он смотрел невооружённым глазом.

- Пойдёт, - сказал Алекс.

Из среднего ящика письменного стола Джоанна достала чернильную подушечку и бумагу. После нескольких попыток ей удалось сделать два почти несмазанных отпечатка больших пальцев.

Алекс поместил их рядом со снимками. Пока Джоанна оттирала салфеткой измазанные чернилами пальцы, он при помощи линзы сравнивал отпечатки.

Когда Джоанна отчистилась, насколько смогла без горячей воды и мыла, Алекс передал ей увеличительное стекло. Он не стал ничего говорить о том, что она увидит. Джоанна наклонилась над столиком, внимательно глядя через линзу и медленно передвигая её от снимков к свежим отпечаткам и обратно. Наконец, она выпрямилась, посмотрела на него и произнесла:

- Не правда ли, они схожи.

- Идентичны, - сказал Алекс.

Когда частного охранника в палате Уэйна Кеннеди сменил другой, Томио Адахи, бывший на первом дежурстве отвёз Марико домой. Алекс и Джоанна ждали её на кухне в квартире над 'Лунным светом'. Они приготовили горячий чай и запас маленьких бутербродов, Марико сняла пальто и села за стал напротив них.

Марико выглядела усталой. Более, чем усталой. Измотанной. Измождённой. Её лицо выглядело почерневшим, а глаза жгло так, будто в уголках их, под веками, был насыпан песок. Ступни болели, ноги распухли и налились свинцовой тяжестью, как у пожилой женщины. За последние тридцать шесть часов она спала менее трёх, а весь день была на ногах, да и нервное напряжение было больше обычного. Когда он присела за стол и начала нехотя есть бутерброд, то постоянно зевала, прикрывая рот рукой, и ей стоило немалых усилий держать глаза открытыми.

От неё ждали полного отчёта о состоянии Уэйна Кеннеди, но Марико мало что могла рассказать. Впервые Кеннеди очнулся от наркоза в 6.45, но тогда его сознание было неясным. Он впадал в дремоту и просыпался, с каждым пробуждением все в большей степени овладевая собой. Окончательно он проснулся в девять часов, при этом пожаловался на сухость во рту - 'слюны не хватает, чтобы облизнуть и полмарки' - и гложущий голод. Медсестра позволила ему пососать маленький кусочек льда, но ясно дала понять, что, по крайней мере, сегодня свой обед он получит через капельницу. Уэйн начал ужасно возмущаться, требуя твёрдой пищи - 'на худой конец какие-нибудь плохонькие яйца и какой-нибудь паршивый бекон'. Учитывая его состояние, Марико была крайне удивлена его жизненной силой. В какой-то степени он, конечно, испытывал боль, но лекарства в большей мере снимали её. Около 9.30 Кеннеди посетил доктор Ито, и Уэйн был подавлен, когда узнал, что в больнице ему предстоит пробыть месяц или дольше, и, возможно, понадобятся ещё операции. После ухода доктора Марико сделала всё, что могла, чтобы подбодрить его, и к тому времени, а именно - незадолго до полуночи, когда сестра пришла дать ему снотворное, Уэйн спорил с ней, говоря, что он чувствует себя слишком хорошо, чтобы снова засыпать так скоро - 'я не спал так много с пелёнок'. Он рассказал Марико дюжину очень забавных историй о своей работе в Боннер Секьюрити в Чикаго и хотел рассказать ей ещё. Она убедила его сделать, что сказала сестра, и через полчаса он уснул крепким сном. Полиция ещё не допрашивала его, но они передали, что придут рано утром. Марико сказала, что не завидует им, если они намерены получить от Кеннеди какие-то большие сведения, чем Алекс велел ему дать, потому что даже на больничной койке, с загипсованной ногой, Уэйн будет достойным противником для полиции.

Окончив свой рассказ о Кеннеди, Марико энергично набросилась на бутерброды, внезапно открыв в себе новый резерв сил. Пока она ела, Алекс и Джоанна рассказали ей, что они нашли в деле Шелгрин - удивительные сходства между Лизой и Джоанной, рассказали о двух звонках в Лондон и об отпечатках пальцев.

Слушая эти откровения, Марико всё меньше и меньше хотелось спать. Глаза продолжало жечь, но она продолжала клевать носом. Физически она все ещё была измождена, но морально уже посвежела. Не только их фантастический рассказ вернул её столь неожиданно к жизни. Хотя она и была потрясена и очарована, услышав, что Джоанна была дочерью сенатора Соединённых Штатов и жертвой мерзких интриг, Марико в равной мере интересовало, как они реагировали друг на друга. С тех пор как она впервые увидела их вместе, они ещё больше сблизились. Невинные касания рук, локтей и коленей, неполные объятия, но подсознательно они были напряжены. Теперь они держались друг с другом раскованно. Темно-синие глаза Джоанны стали резче и яснее и с явной страстью и доверием ловили взгляд Алекса. Что касается Алекса Хантера, то он держал себя значительно свободнее, чем прежде. Раньше, пока она не пришла сюда несколько минут назад, Марико всегда видела его в костюме и при галстуке, да ещё зачастую и в жилете. Он всегда выглядел очень правильным и рассудительным. Сейчас на нём не было ни пиджака, ни галстука, рукава его рубашки были закатаны. Он сбросил ботинки, хотя Джоанна и не соблюдала японский обычай ходить дома без обуви. Так ему было удобно, потому что, в конечном счёте, ему было удобно с Джоанной. Марико не думала, что они уже спали вместе. Ещё не пришло то время. Но скоро оно наступит. Это можно будет увидеть в их глазах, услышать в их голосах - то особенное, сладострастное ожидание. Л потом, когда он узнает Джоанну близко и совершенно, будет ли Алекс спорить, что любовь не существует?

Нет.

Он будет сметён.

Он и сейчас уже сметён наполовину.