– Понимаете, – сказал он, – велосипед не мой. Я не мог оставить его на дороге, где каждый может его похитить.

Эдуард Олегович был пропылен, волосы слиплись, косо приклеились к черепу. Он сидел у постели Вениамина, страшно расстроенный неудачей. Элле было жалко его.

– Вы поступили как настоящий медик.

– Я давал клятву Гиппократа. Другого морального пути у меня нету.

Эдуард Олегович поднялся, поманил Андрюшу на крыльцо. Там, понизив голос, сказал:

– Лично я, – усики его чуть шевелились под носом, как живые, – лично я не верю в местный фольклор. Но иногда начинаю сомневаться. Вороны говорят, медведи стреляют…

– О медведе не беспокойтесь, – горько сказал Андрюша. – Медведь погиб. Его застрелили.

– Как это случилось?

– Он мельницу защищал, а мы с дедом опоздали.

– Прискорбно. Они заметали следы. Преступники. Но кто они – вот главный вопрос. Завтра здесь будет милиция, и тогда Василий во всем сознается. Вы ведь тоже думаете, что он был не один?

– Думаю, – сказал Андрюша.

Над деревней опускался мирный вечер, коровы расходились по дворам, пастух оттянул кнутом, и хлопок показался Андрюше новым выстрелом. Солнце садилось в сизое с оранжевой оторочкой облако.

– Погода портится, – сказал Эдуард, проследив за взглядом Андрюши. – Кстати, где ключи от погреба? Мой долг осмотреть его.

– У деда ключи, – сказал Андрюша. – Но я думаю, дед спит.

– Ну тогда я попозже, хотя меня не прельщает возможность вновь встретиться с этим бугаем.

Вернулись в дом. У Вени оказалась повышенная температура – тридцать семь и пять. Не очень большая, но все-таки… Эдуард решил сходить за аспирином, а Элла вызвалась его сопровождать – ей хотелось на свежий воздух. Облако, в которое село солнце, постепенно закрыло половину неба, поднялся ветер. Ангелина вдруг расплакалась и ушла из комнаты. Ей было жалко медведя.

– Здесь больше странностей, чем положено деревне, – заметил Вениамин. – Весь день думаю об этом.

– Ноги гудят, – отозвался Андрюша. – Я слишком часто бегаю по лесу. По крайней мере двумя странностями с сегодняшнего дня меньше.

– Элла не зря говорит, что ты циник, – сказал Веня, морщась от боли. – Ты имеешь в виду мельницу и медведя?

– Да, прогресс цивилизации сильно бьет по сказкам. Сказку, как видно, можно эксплуатировать. В хороших ли, плохих целях, но эксплуатировать. Медведь стреляет из пушки, а из селедки делают осетровую икру. Главное, чтобы никто не удивлялся. Был бы дракон, сторожил бы колхозный амбар.

В комнате разливались голубые сумерки. Далеко-далеко раскатился гром, потом на мгновение комнату высветило зарницей.

– Свет зажечь? – спросил Андрюша.

– Не надо. А если это не сказка? – сказал Вениамин. – Если ей есть физическое объяснение?

– Что ты имеешь в виду? – спросил Андрюша.

Ему хотелось спать и не нравилось, как блестят глаза Вениамина. Ангелина звенела посудой – мыла ее на кухне.

– Марциальные воды, – сказал Вениамин. – Эти загадочные марциальные воды для императрицы.

– Которые были развенчаны коварным медиком Блюменквистом.

– Но если в восемнадцатом веке до Петербурга докатился слух, он должен был на чем-то основываться!

– Кто-то хотел выслужиться и сыграл на царицыном суеверии, – сказал Андрюша и задремал. Слова Вени достигали его сознания, но путались с дремой, с началом сна.

– А если этот источник существует? На верстовом столбе у пушки есть надпись: «До Царицына ключа 9 верст». Подумай, какие здесь бабочки, рыбы, ягоды, Гришка, наконец! Разве бывают такие крупные вороны?

– И молоко, – откликнулась Ангелина из кухни, голос ее был далеким-далеким: Андрюша вновь бежал за грузовиком… – Есть ключ, – приближался девичий голос. – В горах, в лесу. Никто туда не ходит: ход завалило, секунд-майор как сгинул, так и завалило. Откуда у нас в реке такая вода хорошая? Дед Артем говорит: санаторий надо ставить. Она же откуда-то течет? Живая вода, живая вода – в этом есть смысл?

Живая вода текла и текла перед глазами Андрея, сияя на солнце и переворачивая маленькие камушки.

– Елена туда ходила, – сказал кто-то, – майора водой поливала, а царице не досталось. Смешно, правда? Царские сатрапы остались с носом.

Андрюша так и заснул, облокотясь о стол, и спал, пока рука не ушла в сторону и голова не ткнулась носом в скатерть. Показалось, что секунд-майор ударил палкой по лбу его, а не Веню… В комнате горел свет. Эдуард Олегович с тревожным, смущенным лицом склонился над кроватью. В одной руке он держал чайную ложку с таблеткой аспирина, в другой – стакан воды.

– Выпей, – говорил он Вениамину, – это проверенное средство. Поможет обязательно.

– Ему бы укол сделать, – сказал со сна Андрей.

– Зачем? – Глаза Вениамина агрессивно горели. У него начинался жар. – Мне лучше.

Таблетку он все-таки проглотил.

– Я тоже устал за сегодняшний день, – сказал Эдуард. – Испытания, выпавшие на мою долю, когда я, не жалея сил, мчался в село Красное за помощью! Нет, я не набиваю себе цену…

– Мы так не думаем, – сказала Элла, глядя на него с сочувствием, которое раздражало Андрюшу. Он подошел к окну. Гром гремел чаще, а ветер уже наскакивал на дом так, словно хотел помериться силой со стенами. Андрюша прикрыл окно, и Веня сказал:

– Не надо, Андрюша, душно.

Элла положила ладонь на лоб Вене.

– Ну-ка, – сказала она, – давай еще разок поставим градусник.

Веня не сопротивлялся, глаза его горели, он что-то шептал.

– Что такое? – спросила Ангелина.

– Шучу, – прошептал Веня, – шучу, не обращайте внимания. – Он улыбнулся, но глаза смотрели отрешенно.

Дверь приоткрылась. Вошел дед Артем.

– Большая непогода, – сообщил он, оглядев сидевших в комнате. – А вы лекарство ему давали? Нужны антибиотики.

– Виноват, – сказал Эдуард. – Но ведь это первый случай в нашей деревне за два года. Я лекарства давно не выписывал.

– Он ездил на велосипеде в Красное, – сказала Элла.

– Небось не доехал, – усомнился дед.

– Велосипед сломался, – сказал Эдуард. – Можете посмотреть, колесо пополам. Чуть живой остался. Была бы еще одна жертва.

– Хватит жертв, – сказал дед, все еще стоя над Вениамином. – Ему бы живой воды.

– Неплохо бы, – сказал Эдуард Олегович. – Но лучше вертолет.

– Я пойду в Красное, – сказал Андрюша.

– Ты не дойдешь до утра, – сказал Эдуард. – Тридцать пять километров под ливнем и в бурю.

– Я не могу позволить, – сказала Элла.

Три старухи из тех, что сидели вчера перед клубом, а потом пели для Эллы, вошли рядком, сели, поклонившись, на скамью у двери, отказались от чаю.

– Ты не пришла, – сказала одна из них Элле. – Вот мы и пришли.

– Спасибо, – ответила Элла. – У нас несчастье.

– Знаем, – сказали старухи. Они были разные, но схожи с Ангелиной глазами, чистотой кожи и статью.