Варан прошелся, разминая ноги. Сел на камень, положил подбородок на сплетенные пальцы, попытался сориентироваться по сторонам света. Они с Тюфой третий день шли на восход, не встречая человеческого жилья. Здесь не властен Император: трудно держать в подчинении страну, где расстояние меряется днями пути. Другой меры у местных жителей нет, да и зачем…
Варан моргнул. Нет, ему не показалось: на востоке, именно там, куда они шли, показался огонек. Крохотный, мерцающий, единственный огонь среди царства тьмы. Варан прикинул: меньше, чем полдня. Если растолкать Тюфу и выйти прямо сейчас – к завтраку, при добром стечении обстоятельств, могли бы добраться до людей…
Но придется ждать рассвета. У подножия холма – нехороший с виду ельник, вчера вечером Варан долго его разглядывал и советовался с Тюфой. Сошлись на том, что придется обходить, причем желательно – с утра, причем желательно – подальше. Если бы хоть сосновый бор… а то ельник… Умный – побережется.
Огонек мерцал.
Рано они встают. До рассвета еще пара часов, а уже засветили. Или тревога? Или кто-то болен? – Сегодня узнаем, – сказал Варан вслух.
Неслышно подошла Тюфа. Положила морду на плечо. Засопела. Ухо сразу же сделалось горячим и мокрым.
– Спи, – сказал Варан. – Есть еще время… Спи. Тюфа заворчала.
– Я опять его видел, – сказал Варан. – Что-то случится. Тюфа шумно вздохнула.
– Знаешь, – сказал Варан. – Если мертвые и вправду смотрят на нас… Может быть, он предупреждает нас? Ведет куда-то? А? Или ты думаешь, ему больше не о ком заботиться на земле, только о безвестном бывшем поддонке? А?
Тюфа не ответила, разумеется.
– Раз уж мы все равно проснулись, – пробормотал Варан, почесывая у нее за ухом, – может быть, пожрем?
Ветер разогнал тучи – и улегся еще до рассвета. Высоченные травяные стебли, облепленные росой, гнулись чуть не до земли. Тюфа бежала впереди, пролагая Варану путь. Вода скатывалась по ее жесткой непромокаемой шерсти, стебли, освободившись от груза, распрямлялись, подергивались, будто только сейчас заметив наступление утра. Дикое поле, прорезанное овражками и ручейками, было столь обширно, сколь и равнодушно. Ельник, ощетинившийся кривыми верхушками, жил на нем, как мелкая блоха на необъятной Тюфиной шкуре.
Варан шел, поглядывая попеременно под ноги – и в сторону ельника. Деревья стояли, чуть не прижавшись друг к другу стволами. Лес был – сплошное сплетение ветвей, и только в нижнем ярусе, над слоем мертвой хвои, оставалось какое-то подобие прохода, просвета, пространства. Варану казалось, что там что-то движется, когда он не смотрит. И если взглянуть исподтишка – удастся поймать это движение краем глаза…
От леса несло гнилью и еще чем-то. Тюфа чувствовала это куда острее Варана: то и дело замирала, повернувшись к лесу мордой, и тогда ее спутник останавливался тоже. Тюфа щетинила шерсть и чего-то ждала; не дождавшись, жутко рявкала и продолжала путь.
– Не слишком ли близко мы идем, а? – бормотал Варан себе под нос.
Наконец взошло солнце. Ельник остался позади. Взобрались на длинный холм, набрели на некое подобие тропинки, добрались по ней до ручья. Сели перекусить. Варан разделил поровну последний кусок «дорожного хлеба», сухого и жесткого, как вяленое мясо, и столь же питательного. Слава Императору, воды здесь было – залейся. Хочешь пей, хочешь купайся, хочешь – сиди и смотри…
Варан сидел и смотрел, как Тюфа бродит по противоположному берегу, что-то вынюхивая. Приняв, по- видимому, какое-то важное решение, скотинка повернула к Варану круглую морду и поощрительно рыкнула. После чего двинулась прочь, не желая знать, каким образом ее спутник переберется через ручей.
– Погоди!
Вода была очень холодная. Пригодились бы сапоги из кожи сытухи, но сытух здесь не водится. Здесь нет ни птиц, ни зверья. Хотя ельник, мимо которого они так счастливо прошли час назад, не отказался бы от свежатинки. Ох, не отказался.
Солнце поднялось выше. Тюфа вывела Варана на тропу – теперь уже определенно тропу, почти дорогу, с ясно намеченными узкими колеями.
Со следующего холма открылся дом – большое деревянное строение со множеством пристроек, с дозорной вышкой из цельного соснового ствола. За домом маячил лес – по всей видимости, полу прирученный, смешанный. Между домом и лесом лежало здоровое ухоженное поле, половина сжата, половина дозревает. Ручей был перекрыт запрудой, темное сооружение над прудом было, наверное, мельницей. Тюфа шумно зевнула.
– Хорошо живут, – сказал Варан. – Зачем им спозаранку вставать-то?
Тюфа ткнулась мордой в поясницу, намекая, что хорошо бы поспешить.
– Ну, поехали, – сказал Варан и улегся Тюфе на спину – не сел, а именно улегся, равномерно распределяя нагрузку по некрепкому хребту. Тюфа опустила морду и рванула с места – замелькали стебли травы, затряслись остатки хлеба в полупустом животе, проснулось и заныло раненное в прошлом году плечо.
– Не напугать бы, – сказал Варан сквозь зубы, чтобы не прикусить язык. – В тысяче шагов остановишь, хорошо?
Их заметили раньше. С дозорной вышки раздался пронзительный детский визг.
Тюфу опасались и не скрывали опаски. Не желая никого беспокоить, скотинка отошла подальше и прилегла на берегу мельничного пруда, задумчиво всматриваясь в воду. Скоро удар лапы по воде и радостное урчание сообщили Варану, что в пруду водится рыба.
Его попросили подождать во дворе – всего минуту. Потом торжественно пригласили войти. Огонь в
