силу. Варан помогал ему разгружаться – всегда молча. Иногда, в порядке исключения, отец сообщал новости.
Староста Карп совсем обнаглел – на винтовой площадке постоянно вертится кто-то из его людей. Зять его, Ройка, неплохой, по сути, парень и науку схватывает быстро, но трусоват и в винтовые не годится. Карп этого не знает – большие надежды возлагает на зятя, а Варанов отец до поры до времени его не разочаровывает – пусть себе надеется…
Через день оказалось, что староста хочет немедленно видеть Ройку на винте. Отец хмурился.
Еще через день вместо отца поднялся Ройка. Варан ждал на пристани и все видел.
Ройка был старше его лет на пять, шире в плечах и тяжелее. Винт завис над пристанью – чуть левее, чем надо, и Варану показалось, что новый винтовой готов потерять сознание – таким белым было его лицо.
Кром, старый опытный причальник, подвел скобу. Ройка кинул крюк, но промахнулся. Корзина накренилась, лопасти треснули, смялись, как сухие листья. Бурдюки, висевшие с левого борта, хлопнули, будто крыло, причальная скоба соскользнула, и корзина с грузом и винтовым рухнула вниз.
Пристань, видавшая всякое, заорала в один голос. Варан наклонился над каменной кромкой и успел увидеть, как мертвый винт проваливается в облака…
Длинных несколько минут после этого ничего не было слышно. Причальники, работники и Варан сидели и стояли, глядя кто вверх, в зеленоватое небо, кто вниз, на облака.
Начальник пристани доложил князю. Тот послал вниз стражника на крыламе. Через несколько часов на пристани узнали новость: винт разбился, Ройка разбился, Варанов отец цел, второй винт работает.
О том, что сказал староста Карп, ничего не сообщали.
В тот вечер Нила опять плакала. Она умоляла Варана дать ей клятву, что тот никогда больше не войдет в корзину винта; Варан не мог дать ей такой клятвы, и оттого она плакала горше, а Варан злился – и раздражался оттого, что не может справиться с этой злостью. Наконец он оставил Нилу и вышел из пещерки, служившей им убежищем, под звезды.
Он бродил по каменной пустоши и смотрел на башню. И думал, на этот раз угрюмо: как ты там? Не спишь? Башня оставалась темной. Ни лучика.
Спустя два дня – Варан уже устал ждать – поднялся отец. Он выглядел усталым, но не побежденным; конечно, староста первым делом обвинил в гибели зятя винтового Загора. Конечно, винтовой Загор напомнил ему, что именно он, Карп, чуть ли не силой заставил Ройку подняться. Предложил старосте самому сесть на оставшийся винт. Или найти охотника – после того, как чуть не все селение видело, что осталось от бедного Ройки… И напоследок – сложил с себя полномочия винтового. Пусть, мол, староста сам объясняется с горни насчет воды и прочего.
– Ты бы видел его лицо, – говорил отец с мрачным удовлетворением. – Похоже, Барашка, с этой стороны нам беды не ждать – пока во всяком случае. Парня жалко… Жалко Ройку, говорю, но Карпу уже со всех сторон тыкают: зачем выжил, мол, Варана, кого теперь найдешь винтовому в подмастерья… Погоди, может, и вернешься скоро… Мать-то как обрадуется…
Варан вообразил, как на такую перемену в судьбе откликнется Нила, и вымучил улыбку.
Вечером, под мигающими звездами, он вдруг решил свою судьбу. Так лихо решил, что даже споткнулся о камень. Остановился.
Им с Нил ой не жить на Круглом Клыке, ни сверху, ни снизу. И на Малышке им не место. Они уйдут в далекие земли – уплывут. Все равно как. Должен быть способ…
Варан нашел место, где в сезон любил сидеть над морем, смотреть на огоньки кораблей и мечтать. Теперь здесь было ветрено и холодно, огней не было, моря не было, только дышали под звездами мертвенно-серебряные облака-. Варан плотнее закутался в сытушью куртку.
…Можно уйти с плотогонами. Конечно, это крайний случай… Сам-то он теперь сможет ходить в колесе, но вот Нила… И плотогоны…
Можно уйти в сезон, это вполне возможно. Накопить денег. Купить место на кораблике попроще. Или временно наняться гребцом, а за Нилу заплатить из жалованья…
Варан смотрел на звезды, а перед глазами у него стояла карта: серое море, Император глядит сверху, Шуу пялится снизу, а между ними – берега, берега, извилистые кромки… Как прожилки в темной древесине…
Он обернулся на башню.
Башня оставалась темной.
Нила очень уставала на своей службе. От нее ничего особенного не требовалось – подавать мелкие вещи, внимательно слушать, вовремя улыбаться; тем не менее она возвращалась из покоев княжны едва живая, отупевшая, безвольная.
Варан не решился сразу сказать ей о своем решении. Подумал: лучше утром.
А утром ветер завывал во всех щелях, напоминая, что убежище их временное, а у Нилы есть свои собственные уютные покои, куда Варану ход заказан. Солнце тыкалось сквозь камни, ложилось на пол сверкающими кляксами, заставляло морщиться, и Варану показалось, что Нила недовольна им. Что она ждала от него другого, а он не оправдал, не смог, не проявил достаточно усердия. И сам морщился, давая повод заподозрить его в нелюбви…
Нила ушла, всхлипывая, и Варан понимал, что княжна снова будет недовольна – зачем ей в свите столь кислая физиономия? Но главное – он опять ничего не сказал Ниле, побоялся сказать, побоялся, что невеста посмотрит на него, как на сумасшедшего.
Надо было чем-то занять себя. Отец поднимался вчера – значит, сегодня на пристани делать нечего. Можно, конечно, грызть сушеную рыбу с работниками, травить байки с при-чальниками, в который раз обсуждать ужасную гибель Ройки…
Варан до капельки выпил воду, которую Нила принесла для него из покоев, и вышел под солнце. Широкополая шляпа, раньше принадлежавшая кому-то из слуг, прекрасно затеняла лицо, можно было
