– Дело говоришь…

– Ха-ха-ха! Воздух, как баба!

– Ну, цепляйся, пацан, не век же вниз головой висеть…

Кинули веревку и помогли выбраться, а потом уже втащили корзину. Варан сидел на причальной доске, по-прежнему не открывая глаз.

– Что? Припекает?

– Рад бы поддонок ночи…

– Нечего ржать. Винт ночью обороты теряет от холода.

– Эй, слепыш! Как на берег пойдем?

– Отстань от него… Лучше за руку возьми да проведи…

– Ишь, какие нежности…

– А то. Парень, можно сказать, чуть Шуу душу не отдал… Я как посмотрел, где он завис, – ну, думаю, плакал винт, плакала наша водичка…

– Смотри! Девка-то…

– А ты что, не допер, кого она высматривает?

– Дождалась…

– Перепугалась…

– А то…

Варана, державшего глаза зажмуренными, вели под руки с двух сторон. Три человека на доске! Ему страшно было даже представить, как шагают причальники – по самому краю, не иначе… Друг перед другом красуются.

– Эй, девка! – крикнул старший. – Праздник тебе пришел, дружок твой не свалился в поддонье, как поначалу собирался… Да ты ревешь, что ли?!

Варан чуть приподнял веки – и тут же опустил. Перед закрытыми глазами поплыли красные пятна.

Потом он почувствовал запах. Пахло Нилой.

А потом его обняли за шею и ткнулись в лицо чем-то гладким и мокрым:

– Ты… Зачем?! Не летай больше на винте, не летай… И чужие слезы покатились по Барановым щекам.

– Я думала… не знала, что и думать. Почему ты не поднимался? Целую неделю…

– Поговорила бы с отцом…

– Ага! Я твоему отцу боюсь на глаза попадаться. Смотрела на него из пещеры, через щелочку…

Они сидели на каком-то складе, где на полу хрустели остатки сушняка, а в углу стояли бочки со смолой и будоражили резким запахом. Причальники, растрогавшись, позволили Варану не помогать в погрузке.

– …Каждый день. Как вырвусь… такая скука! Сидишь под камнем день-деньской… Они ничего не делают, только болтают. Иногда книжки читают вслух, но и книжки какие-то глупые. Одеваются час и прихорашиваются час, а потом сходятся… Поедят, попьют, поболтают – и снова расходятся по домам… И все учат меня, учат – горни то, горни се, а ты это, какая же ты горни…

– А чего ревешь?

– Прости… Я столько всего… а когда ты перевернулся… видит Император, я бы за тобой – вниз головой, вдогонку.

Варан смотрел на нее и не узнавал. Нила была какая-то новая; видно, ей и правда несладко наверху, иначе откуда эта лихорадочная нежность, да еще страх в глазах – выражение, которого прежде не было никогда… В сезон Нила одна могла на семинога выйти с маленьким ножиком, и зубоскалила бы, и шутила. В сезон Нила никогда бы не призналась в решимости скакнуть за Вараном в бездну – вниз головой…

А может быть, в сезон Нила не боялась его потерять?

– У нас костер был, – сказал Варан.

– Да? – Нила уставилась на него с ужасом и надеждой.

– Чего ты?

– Ничего, – она быстро отвела глаза. – Значит, на Малышке скоро будет…

– Ты правда каждый день сюда ходишь?

Она посмотрела тревожно. Поняла, что сболтнула лишнее.

– А я думал, ты с этим, – сказал Варан мстительно. – Который ожерелье.

Нила поправила воротник платья, и Варан увидел, что ожерелья сегодня нет.

– Что же так? – спросил он с самому непонятной жестокостью. – Поссорились?

Нила просто смотрела на него. Он отвел глаза:

– Ладно… Прости.

– Он сказал, что он твой друг, – вдруг призналась Нила.