челюсти.
– Пусть тогда община платит, – хмуро сказал отец. – Он мне на другое нужен… Один добытчик в семье – я на винте, мать на поле, а с девчонок что взять…
Заспорили снова, как-то устало, без прежней ожесточенности. Варан снял ворот со стопора и привычно пошел по кругу. Каждый круг приближал его встречу с Нилой.
А со старостой Карпом он посчитается потом – и сразу за все.
Неделю он не разгибал спины, спал урывками, видел перед глазами только скалу, только проклятый камень. Он даже наверх не поднимался – это делал за него отец. Варан говорил себе, что нанят нижней общиной и потому не должен прерывать работу даже на короткое время подъемов; на самом деле он боялся, что, поднявшись, не увидит Нилу. Не успеет. Или она не пожелает. Или, что еще хуже, придется снова спрашивать, откуда взялось ожерелье…
Временами он проклинал себя за эту дурацкую затею. Кто тянул за язык?! Лунка росла день ото дня, в ней скапливалась вода, Варан вычерпывал воду и зажигал в лунке масляный костер, а когда камень раскалялся, снова поливал водой; потом вбивал железные штыри в образовавшиеся трещины и бил, бил, колотил молотом…
Он почти не бывал дома и спустился на берег только однажды – когда пришли плотогоны.
Деревянное колесо смутно отражалось в неподвижной воде, подернутой пленкой дождевых капель. Вокруг плота кружили лодки, люди приценивались, торговались, отбирали одиночные бревна и целые связки; плотогоны, покраснев от натуги, волочили проданный товар к краю плота и бросали в воду, поднимая высокие брызги. Покупатели на лодках цепляли покупку крючьями и радостно волокли к берегу, где уже высились большие и малые поленницы…
Варан толкался среди односельчан. Что они о нем думали – сейчас было неважно, в такие дни забывались и дружбы, и обиды, все теряло значение, кроме дерева, смолистого и жаркого, твердого и податливого, дерева для лодок, для прекрасных душистых скамеек, для детских игрушек, для женских украшений и для очага, разумеется – ведь межсезонье впереди…
– По два реала?! Ну это вы дешево, дядя, сговорились, такой товар – и по два реала…
– А подход надо знать, – объяснял довольный сосед. – Плотовщик, он когда видит, что ты не Шуу деланный и в древесине разбираешься – он обязательно уступит, поверь, парень…
Варан гладил рукой мокрую кору. Считал годовые кольца. Иногда, будто наклонившись за чем-то, ненароком прижимался щекой к душистому и колючему, шероховатому или гладкому дереву. Вечером на берегу зажгут большой костер – каждая семья пожертвует на праздник по несколько бревен. Нет ничего красивее, чем осенний костер до неба; тучи подсветятся снизу, капли дождя испарятся, не долетая до земли. Наверное, даже горни увидят отблеск пламени сквозь толстый слой туч. Дети уже сейчас предчувствуют праздник – носятся по берегу, орут и смеются, пересыпают в ладонях мокрые опилки…
В этот день играют свадьбы.
Варан не станет дожидаться огня. Он возьмет отцов фонарь, поднимется на винтовую площадку и станет долбить камень под вторую пружину.
И пусть староста смеется сколько влезет.
Винт, основательно накрученный, с полной загрузкой, завис сильно в стороне от причала. Варан налег животом на рычаг – подобрался ближе, но не дотянул. Бросил цепь с крюком – и попал; причальник попробовал зацепить корзину длинным багром – и промахнулся.
– Держись! – крикнул причальник.
Варан, чья голова после бессонных ночей работала, на удивление, ясно, думал только о том, как бы не сломать машину. Вцепившись в стержень винта, он дождался момента, когда лопасти замрут, и сдернул вниз железное кольцо; лопасти сложились, хоть и не до конца. В следующее мгновение винт опрокинулся и повис на единственной цепи; выдержи, подумал Варан. Кузнецы с Малышки клялись, что на такой цепи можно Шуу вытащить со дна… Выдержи меня с полной загрузкой, я ведь не такой тяжелый!..
Винт раскачивался. Корзина лежала на боку. Бурдюк с водой, привешенный к борту, опрокинулся внутрь и прижал Варана к винтовому стержню.
Свистел в ушах ветер. Варан видел облака вверху; перевернутое небо. Обрывком вспомнился полет на пластуне, бездонные пещеры, надпись на замке – «Ты мертв»…
Корзина дернулась и поползла вверх. Хоть бы они не порвали цепь, подумал Варан. Из такого положения, боком, никак не поймать баланс, хоть до самого поддонья лови…
Корзина замерла. Невысоко над Вараном ухали и переругивались, корзина покачивалась, как пустое ведро на воде. Причальники, конечно, первым делом снимали груз.
Кровь прилила к голове. Очки соскользнули с носа – Варан не успел их подхватить. Он тут же зажмурил глаза, спасаясь от солнца, но в воображении своем продолжал видеть, как они летят вниз, как ныряют в облака…
Хоть бы не отцу на голову. Хоть бы отец вообще ничего не заметил – а то подумает Император знает что. Лишь бы оправа не очень погнулась, а стекла можно вклеить новые…
– Эй, ты! На стержне! Живой там?
– Был бы мертвый – свалился, – пробормотал Варан, едва шевеля губами.
– А чего глаза закрыты?
– Очки упали…
Причальники захохотали – добродушно, впрочем. С симпатией.
– Чего мимо причалов мажем, винтовой?
– Это ж воздух, он дурной, как баба, – повторил Варан слова, однажды слышанные от отца в подпитии, и причальни-ки обрадовались еще больше:
