Во время рождественских каникул, в последний год учебы в Рагби, отец позвал Доминика к себе в кабинет и сказал, что пора решать его дальнейшую судьбу. Доминик знал, что для младшего сына существуют лишь два пути – церковь или армия. Проблема состояла в том, что ни то ни другое его не устраивало. По-настоящему ему хотелось только одного – управлять имением, по возможности своим собственным, хотя при необходимости он мог бы работать и на кого-нибудь другого. При достаточно высоких заработках, да если бы еще удавалось откладывать деньги, выделяемые на содержание, со временем он смог бы купить себе ферму.
Он нерешительно спросил, нельзя ли ему поучиться на управляющего, может быть, не в Дорнлее, а в каком-нибудь меньшем из семейных поместий. В ответ последовал резкий категорический отказ: Ренбурн ни в коем случае не может стать наемным работником. Граф сказал, что будет платить за обучение в университете, если Доминик согласится стать – викарием, или же купит ему патент в какой-нибудь приличный полк, если таков будет его выбор. До конца каникул Доминику предстояло принять решение.
Хотя Кайл тоже проводил каникулы дома и они довольно сносно ладили между собой в то время, Доминик не поделился с ним своими проблемами. Он знал, что брат непременно попытается повлиять на его решение. День за днем он метался в мыслях от одной возможности к другой. До сих пор он с удовольствием учился в Рагби, и учился хорошо. Возможно, он с таким же удовольствием проведет еще три года в университете. Но… стать викарием?! С другой стороны, он не чувствовал особого призвания и к армейской службе.
Он принял окончательное решение вечером накануне отъезда. Они с братом играли в бильярд после обеда. Кайл в этот момент прицеливался для очередного удара.
– Я иду в армию. Скорее всего в кавалерийский полк, – объявил Доминик.
Кий дрогнул в руке брата. Шар полетел в сторону. Кайл выпрямился. Заметно побледнел.
– Ты шутишь. Ты сказал это только для того, чтобы испортить мне удар, правда?
Доминик нагнулся, прицелился и послал шар точно в лузу.
– Мне же надо как-то определиться. По-видимому, это лучший выбор. Не думаю, что мне понравится во флоте.
Кайл вертел в руках кий.
– Я думал, ты поедешь в Кембридж со мной. Мы бы могли жить вместе… как в прежние времена.
Прежние времена… Доминик почувствовал, что искушение слишком велико. Задумался, прицеливаясь для следующего удара. Потом с сожалением покачал головой:
– Если ты можешь представить меня в роли викария, значит, воображение у тебя богаче моего.
– А по-моему, из тебя получится прекрасный священник. Ты добр, терпелив с другими людьми. И место здесь, в Дорнлее, скоро освободится. Лет через пять старый Симпсон отойдет от дел. Это было бы прекрасно. Доход очень неплохой, и Рексэм, я уверен, охотно положит тебе хорошее содержание.
При одной этой мысли Доминик содрогнулся. Провести всю оставшуюся жизнь в какой-нибудь миле от фамильного Гнезда, в роли бедного родственника на содержании?! Он не очень хорошо представлял себе, что такое рай, но жизнь викария в Дорнлее уж точно станет для него адом.
– Ничего не выйдет, Кайл. Мне все это до смерти надоест. В кавалерии по крайней мере хотя бы время от времени можно ожидать какого-то разнообразия.
– Да ради всего святого, опомнись. Дом! Только круглый дурак может выбрать армию.
Эти слова в устах любого другого вызвали бы у Доминика смех. Лишь Кайл мог так разозлить его.
– Очень лестно. – Прищурив глаза, он наклонился над бильярдным столом и послал в лузы несколько шаров один за другим. Партия закончилась. – Я, может быть, и круглый дурак, но в бильярде посильнее тебя, как и во многом другом.
– Да черт побери, Дом! Речь идет о твоей жизни, а не о дурацкой игре! У тебя же есть голова на плечах. Вот и подумай как следует. Иди в Кембридж. Если не хочешь становиться священником, учись на юриста. Это тебе по твоему характеру тоже подойдет. Но только, ради Бога, не растрачивай свою молодость в армии.
Всю жизнь провести в закрытых пыльных помещениях, .среди пыльных книг… Неужели Кайл так плохо его знает?
Или ему важно только одно – чтобы они оказались в Кембридже вместе?
– А вот некоторые считают защиту отечества почетным делом. Но даже если это и не так… то, что ты на десять минут старше меня, не дает тебе права диктовать мне, как жить.
– Ты считаешь, дело в этом?! – Кайл сделал глубокий вдох, явно пытаясь взять себя в руки. – Я же хочу тебе только добра. Наполеон сейчас в ссылке на Эльбе, поэтому в армии тебе очень скоро наскучит, так же как и в сельском приходе. Гораздо лучше продолжить образование. Через три года ты, возможно, будешь относиться ко всему этому совсем по-другому. – Голос его смягчился. – Прошу тебя, Дом. Я бы так хотел, чтобы мы поехали вместе.
Умоляющий тон подействовал на Доминика сильнее, чем гневные слова. Возможно, Кайл и прав. И потом, лучшего товарища, чем Кайл, когда он в хорошем настроении, действительно не найти. Это будет так же, как тогда, когда они были мальчишками.
Да, они больше не мальчишки… Приятные видения рассеялись, сметенные внезапным осознанием действительности. Подчиниться сейчас желанию Кайла для него, Доминика, будет равносильно моральному самоубийству. Повсюду, где бы они ни оказались вместе. Кайл будет наследником, он же, Доминик
Нет, если он хочет стать хозяином собственной судьбы, ему необходимо уехать.
– Ничего не получится. Кайл. Армия мне больше подходит. А если слухи о скором возвращении Наполеона из ссылки оправдаются, я могу еще и оказаться полезным.
– Нет! – Кайл с такой силой стукнул бильярдным кием о стол, что палка разлетелась на мелкие кусочки. На секунду Доминику показалось, будто брат сейчас сам перепрыгнет через стол и вцепится мертвой хваткой ему в горло. – Если ты сделаешь это, – проговорил Кайл с какой-то мертвящей напряженностью, – клянусь Богом, я никогда тебе не прощу.
Кровь отхлынула с лица Доминика.
– Тем лучше. Меня не особо интересует твое прощение. Он круто повернулся и вышел. Потом он очень гордился тем, что сумел без видимой дрожи дойти до своей комнаты.
Доминик очнулся от сна, все еще слыша голос брата.
Сейчас, глядя в пустоту, он еще раз убедился в том. что принял правильное решение. И все же теперь, десять лет спустя, он понимал, что гнев Кайла объяснялся тревогой за его судьбу в такой же степени, как и желанием настоять на своем. Жаль, что тогда он этого не понял. Гнев на брата многое осложнил.
После Ватерлоо ему очень хотелось вернуться домой, провести какое-то время с братом. Может быть, поехать вместе в Шотландию – покататься верхом, поудить рыбу, погулять по зеленым холмам, знакомым с детства. Может быть, как-нибудь вечером за бокалом бренди он рассказал бы Кайлу о том аде, который пережил во время битвы. И если бы брат даже промолчал – мужчины обычно неразговорчивы в таких случаях, – его молчаливое понимание помогло бы затянуться многим невидимым ранам.
Но у него больше не было доступа к брату. Конечно, дружеское отношение однополчан-офицеров спасло его от нервного срыва… и все же он чувствовал, что это не то. Многое он так и скрывал в себе, и боль от этого, казалось, становилась сильнее. До сих пор – до Мэриан – он никому об этом не рассказывал.
Удивительно… какую он чувствует к ней близость, несмотря на все ее заскоки. Мысль об этом вызвала в памяти их поцелуй. Это воспоминание пробудило в нем такую тревогу, что он снова поспешил вернуться к мыслям о брате.
Несмотря на отчуждение, какая-то связь между ними все-таки осталась. Несколько лет спустя, во время охоты, лошадь Доминика упала на полном скаку вместе с седоком. Несчастное животное пришлось добить, а
