Той устроим! До утра веселиться будем. – И он опять хлопнул Сашку по плечу, да так, что парень присел от боли.
Кружными тропами через непролазные заросли стланика и карликовой березки добрались кое-как к полудню до табора Тобурчинова. Бандиты жили в деревянных юртах, а пленников поместили в землянке, вырытой в еловом распадке. Торцы толстых бревен выпирали из крутого склона, вытесанная из плах дверь щерилась узкими проемами бойниц.
Бойницы виднелись и в дверях юрт. Несмотря на непомерную наглость, бандиты все же опасались нападения. Об этом говорило все: и их настороженные взгляды, и то, что они всегда были при оружии, – кургузых, с отпиленным стволом винтовках, которые так удобно прятать под одеждой, и висящих на поясах огромных тесаках. Ими они играючи рубили кости, высасывая мозг.
Внутри землянки было просторно и сухо. У задней и боковых стен примостились нары, застланные шкурами.
Новое их жилище находилось немного в стороне от лагеря, поэтому Тобурчинов приказал двум бандитам поселиться вместе с пленниками. Сторожами оказались уже известный Алексею парень со страшным шрамом и тот, что помоложе, толстый, коротконогий, с воспаленными трахомными глазами.
Ду-пен привычно засуетился, послал Сашку за дровами, и вскоре в небольшом камельке запылал огонь. Старик поставил на него котел, бросил несколько кусков оленины и мелко нарезанные овощи. Бандиты же уселись за стол и принялись играть в самодельные карты. На кону лежали две щепотки золота. То один, то другой из них радостно вскрикивал и сгребал куш в свой тулун. Трахомный проигрывал чаще и каждый раз стучал от досады по столу трубкой, пока не отлетел мундштук.
Улеглись спать за полночь. Трахомный долго ворчал что-то себе под нос, пытаясь наладить трубку, но вскоре выбросил ее в камелек и тоже успокоился в своем углу. А Алексей долго лежал с открытыми глазами. И мысли, что роились в его голове, были на этот раз одна безысходнее другой. Что думают о его исчезновении Егор и Михаил? Доложили ли в Североеланск? И неужто поверили в его гибель и прекратили поиски?
Он изнывал от невозможности сообщить те сведения, которые ему удалось добыть, находясь в плену. Теперь он был уверен, что Анфиса не зря показала ему дом Гурана. И сам бай Анчулов, и его брат, несомненно, составляли немаловажное звено в той цепи преступлений, которые они с Егором безуспешно пытались расследовать.
Каждое утро бандиты уходили на промысел и почти всегда возвращались с телегами, полными награбленного добра, а то и с охапками окровавленной одежды. Добро наверняка было контрабандным: сортовая мука в аккуратно зашитых пудовых мешках, спирт в больших банках и плоских баночках из белой жести, рулоны шелка и атласа, коробки с обувью и даже револьверы и патроны к ним в фабричной упаковке. Все это моментально куда-то исчезало, кроме одной-двух банок спирта, которые бандиты выпивали за ночь, после чего гомонили до самого утра, играя в карты. Иногда между ними возникали потасовки, которые перерастали в драки. И Тобурчинову приходилось браться тогда за плеть, а то и стрелять в воздух, чтобы разнять дерущихся.
Одежду же сжигали на плоском камне, выдували золу и аккуратно собирали спрятанное в вате телогреек золото. Из разговоров бандитов Алексей понял, да и рассказ Егора вспомнил, что у попавших на мушку «горбачей» и «бергалов» добытый песок зачастую набит за подкладкой нехитрой их одежонки и его трудно обнаружить на глаз.
Игры в карты после этого становились еще азартнее и все чаще заканчивались драками. Тобурчинов пытался усмирить буянов, неистово ругался, грозился перестрелять всех к такой-то матери, но потом сам сдавал карты и играл, обирая всех догола. Каждый хранил свое золото в изголовье под шкурами, воровать друг у друга побаивались, а вот в карты выиграть – совсем другое дело!
Спина у Алексея почти не болела. Он уже без помощи Сашки и Ду-пена передвигался по землянке, иногда выбирался на улицу, но боялся уходить далеко: голова все еще кружилась от слабости, да и ноги тряслись, как от непомерной усталости, стоило удалиться от жилья на десяток-другой саженей.
Бандиты его не трогали, лишь сторонились при встрече, окидывая мрачным взглядом, а охранники и вовсе не обращали на него внимания, занятые ежевечерней игрой в карты. Днем же за пленниками никто не присматривал. Бандиты были уверены, что они никуда не денутся, надеялись на посты, выставленные вокруг лагеря.
Через неделю, когда неприятная дрожь в коленях прошла, Алексей решился пройти чуть дальше. Но на выходе из распадка навстречу ему выехали два угрюмых конника с шашками на боку и винтовками за спиной. После этого он перестал проводить подобные опыты, понимая, что с цепями на ногах от погони ему не уйти.
Но однажды Сашка поманил его и показал подкоп, который они со стариком затеяли в обход затиснутых землей бревен. Теперь они принялись копать втроем, сменяя друг друга. Землю перед возвращением бандитов выносили на кошме и спускали в ручей, а зев норы прикрывали широкой доской.
Сашка, стремясь подружиться с бандитами и усыпить их бдительность, играл с ними по вечерам в карты «на интерес», старательно им проигрывал, подставляя лоб под щелчки. Старик подкладывал им лучшие куски оленины и лечил глаза трахомному отварами каких-то трав. А днем они продолжали копать и спускать землю в ручей.
Через три дня тайной работы ход уперся в корни деревьев. Оставалось чуть поднатужиться спиной – и можно выбираться наружу. Теперь надо было ждать подходящего случая.
Последние дни бандиты возвращались в табор с пустыми руками. Озлобленные, они маялись от безделья, слонялись по лагерю и переругивались друг с другом. Они почти не говорили по-русски, и Алексей использовал в роли толмача Сашку.
В один из дней они явились раньше обычного. Двое бандитов были ранены, а Тобурчинов яростно матерился, когда их заносили в юрту.
– Что случилось? – спросил Алексей у Сашки.
– Кажись, в засаду попали. Выставили на тропе самострелы и ждали караванщиков, а вместо них налетел отряд казаков. Еле ушли, поганцы! – объяснил с торжеством в голосе его добровольный переводчик.
–
– Самострел. Штука такая, – охотно пояснил Сашка, – лук, трубка, куда стрела вставляется, чтобы не выпала, и курок, как у ружья. К курку бечевку привязывают. Натянул ее, лошадь ногой задела, и тут же стрела летит ей прямо в грудь. Стрела тяжелая, кованая, четверик. Лошадь убивает наповал. Ну сам понимаешь, сразу шум, крики. Караванщики с коней – прыг! – и бегут смотреть, что случилось. А в этот момент Тобурчин со своей шайкой из кустов вылетает. Всех шашками в капусту изрубят, товар заберут, и поминай как звали. Ну а сегодня живодеры косорылые на казачков напоролись. Так что, сколько веревочке ни виться, а до петли она так и так доведет!
– А нельзя как-нибудь посмотреть на этот самострел? – поинтересовался Алексей.
– А чё ж как-нибудь? – Сашка почесал в затылке и нырнул под нары. Через мгновение показался и сунул в руки Алексею грубое изделие. – Смотри, не жалко, только у него, вишь, тетивы нет. Кто-то из этих жеребцов, – кивнул он на дверь, – по пьяни забросил, да так и валяется здесь с самой зимы.
Алексей тщательно осмотрел самострел. Сомнения не было. Он был слишком похож на тот, из которого ранили Машу. Оставалось только добыть стрелу.
Повертев самострел в руках, Алексей вновь бросил его под нары и вопросительно посмотрел на Сашку.
– Мне бы стрелу к нему достать.
– Насчет стрелы не обещаю, – вздохнул Сашка. – Их Тобурчин у себя держит и дрожит над каждой, как над своей головой. Они у него по счету. Мужики говорят – у него раньше свой кузнец был, который ему наконечники клепал, а после некому стало. Кузнец энтот то ли заболел, то ли сгинул куда...
– А кузнеца случайно не Хатангой звали?
– Понятия не имею, – пожал плечами Сашка. И оживился, просияв веснушчатым лицом. – А хошь, я у мужиков разведаю? Они наверняка знают.
– Попробуй, только старайся так расспрашивать, чтобы они ни о чем не догадались.
– Как только бродяги спирта нажрутся, улучу момент, залезу Тобурчину под нары. Достану
