богатый купец был. Так Степка его караван ограбил, а старика одного из всех в живых оставил. И теперь выкуп у его сродственников требует. Но Ду-пен говорит, что и выкуп возьмет, и все равно убьет. А мне старика жалко, хороший он человек! – Сашка вздохнул. – Только бежать даже не пытайся. Тут через каждые полверсты посты стоят. Схватят – и сразу горло, как барану, перережут. – И он провел по горлу пальцем слева направо. – Оне ведь даже цепи на нас с китайцем не надевают, знают, что далеко не уйдем! Ладно, – посмотрел он на Алексея, – хватит разговоры говорить, пошли я тебя на улицу выведу. Воздухом подышишь, но если вдруг Степка или Тобурчин появятся, сразу – в юрту! И притворяйся, что ничего пока не понимашь. Может, они тебя и на этот раз не тронут, а за это время твои легаши догадаются, где тебя искать.

– Вряд ли! – покачал головой Алексей. И с надеждой посмотрел на Сашку. – А не получится записку передать или на словах как-нибудь?

– Ну только если самого Степку попросишь? – усмехнулся Сашка. – Но сам понимашь... – Он подхватил его под мышки и приказал: – Давай, вставай! А то совсем ходить разучишься!

Алексей почувствовал, что его повело в сторону от слабости. Но тут с другой стороны к нему подскочил китаец, подставил худенькое плечо, и так совместными усилиями они помогли Алексею выйти на улицу. Усадили на дровяной чурбак. Он прислонился к стене юрты и жадно вдохнул прохладный воздух. Со всех сторон к юрте подступала тайга. Редкие березы почти уже сбросили листву, трава почернела от заморозков.

– На, пощелкай, – протянул ему кедровую шишку Сашка. – Я ее сварил, так что в смоле не измажешься.

– Постой. – Алексей внимательно посмотрел на парня. – Я действительно из полиции. И мне надо отсюда выбираться любым способом.

– Это уж точно! – согласился Сашка. – Живым тебя они не выпустят. Гуран шибко из-за червонцев напугался.

– А чего именно он испугался?

– А ты что ж, не по этой надобности? – удивился Сашка. – Не знашь разве, что они монету льют и ею за товар в Китае расплачиваются? Да и здесь тоже грешат, заставляют татар монеты у них брать в обмен на скот да меха.

– Ну, брат, тебе ж цены нет! – усмехнулся Алексей, а сам подумал, что сведения, которые он получил от парня, ровно ничего не стоят, потому что вряд ли получится передать их в Тесинск. Егору ведь и в голову не придет, что он оказался в западне у Гурана и его братца! И уточнил: – Выходит, они фальшивые деньги делают?

– А я что говорю? – Сашка закинул руки за голову и потянулся. – Бергалов стреляют, золотишко к рукам прибирают, а после из него монету льют. Я видел, совсем как настоящая.

«Я тоже видел, – подумал Алексей, – и даже не понял, что она поддельная» И снова спросил:

– А где они монеты льют? На усадьбе Гурана или здесь, в таборе Тобурчинова?

– Это мне неведомо, – Сашка подставил лицо под теплые еще лучи зависшего над самой тайгой солнца. – Этого они не говорят... – И вдруг, вскинувшись на ноги, насторожился, прислушиваясь. – Кажись, скачет кто? – И, побледнев, приказал: – Давай живей в юрту. И лежи тихо, как мышь. – И, уже помогая Алексею улечься на кошму, пояснил, то и дело оглядываясь на дверь: – Хорошо, ежели это Тобурчин, но ежели Степка... – и, махнув рукой, выскользнул из юрты.

Кто-то бранился за стенами юрты неприятным, визгливым голосом и, видимо, что-то требовал от китайца. А старик, судя по всему, в чем-то оправдывался. Сашку слышно не было, и Алексей подумал, что тот или вовремя улизнул, или незнакомец с противным голосом попросту до него еще не добрался.

Поток ворвавшегося в юрту свежего воздуха подтвердил, что кто-то в нее вошел. Но не обладатель пронзительного голоса, не китаец. Они продолжали выяснять отношения за стеной.

Человек прошелся по юрте и, судя по скрипу, устроился на лавке у окна. Алексей не выдержал и открыл глаза. Напротив него сидел крепкий скуластый человек, с матово-желтым лицом и узкими, словно прищуренными, глазами. Одет он был в казачий бешмет, черкеску и огромную белую папаху с малиновым верхом. Заметив, что Алексей смотрит на него, растянул в улыбке толстые, словно вывернутые наружу губы.

– Ну что, капитана, – произнес он насмешливо, – небось и не чаял, что в моих руках окажешься?

И Алексей только сейчас узнал его. И немудрено, с лица исчезло угодливое выражение. И взгляд он теперь не устремлял в пол, а смотрел прямо в глаза, жестко и высокомерно. И разговаривал без акцента.

– Привет, Линь-цзы! – Алексей оперся о лежанку руками и, приподнявшись, сел, опустив ноги на пол. – Выходит, ты и есть Степка Анчулов?

– Во-первых, не Степка, а Степан Никитич. – Он бросил на Алексея сердитый взгляд из-под низкого лба и недовольно хлестанул себя плеткой по голенищу сапога. – Во-вторых, теперь я буду вопросы задавать, а не ты, легаш сопливый!

Он вынул из кармана запечатанную бутылку водки, круг копченой колбасы и хлеб, завернутый в серую бумагу. Ловким ударом в донышко вышиб пробку. И крикнул, повернув голову к окну:

– Эй ты, давай сюда чашки. Живо!

Всем видом своим Степка показывал, что здесь он хозяин, и распоряжался с бесцеремонностью человека, не привыкшего встречать отказа в своих требованиях.

В юрту вбежал Сашка и, кланяясь, подал две пиалы. Затем застыл в поклоне, ожидая приказаний. Степка показал ему на дверь, и парень исчез столь же быстро, как и появился.

Алексей лишь пригубил, а пить не стал. Степка, кажется, нисколько из-за этого не огорчился. Под редкими усами проявилась холодная усмешка, а взгляд стал еще более внимательным и настороженным.

– Что, не по нраву мое угощение?

Алексей промолчал, но взгляда не отводил.

– Ишь ты, смелый! – ухмыльнулся Степка. – Я ведь помню, как ты мне грозился ребра пересчитать за Анфиску. Жалеешь, что не получилось?

– Жалею, – кивнул головой Алексей. – Говори: что у тебя ко мне?

– Разговор у меня к тебе долгий, – прищурился на него Степан. С виду он и впрямь смахивал на китайца. И хотя в нем смешалось несколько кровей, маньчжурская оказалась сильнее всех.

Он вновь налил себе водки, уже не предлагая Алексею, залпом ее выпил и, отломив кусок колбасы, принялся жадно есть. Затем поднял слегка осоловевший взгляд и с откровенностью подвыпившего человека похвалился:

– Тут про меня много чего говорят, да большей частью – вранье. Я людишкам не враг и беру только то, что мне причитается. А я знаю, сколько и что мне причитается. Однако провести меня трудно. Я ведь не за всякое дело берусь. Мелочь разная, чулки, пудра – это не по мне. У меня дела покруче, а сейчас и вовсе можно развернуться: опиум поставлять, к примеру. Местный народец уже расчухал, что к чему. Потянулись к дурману, а за него что угодно готовы выложить. Золотишко там, меха... А мне рыжья много надо, чтоб дела еще шире развернуть. Брательнику моему Тимохе и не снилось, какие задумки у меня в голове. Всю Монголию под себя уложу, а там и маньчжуров прищучу. Это они с виду только важные да пузатые, а пугни только, живо об... – Он замотал головой и вновь подлил себе из бутылки, только выпил, уже не закусывая, и вперил в Алексея мрачный взгляд. – Чего молчишь, легаш?

– Слушаю, – ответил односложно Алексей.

– Вот то-то и оно, что тебе только слушать и остается. – Степка захохотал, обнажив желтые, прокуренные, по-лошадиному крупные зубы. Затем совершенно трезвыми глазами посмотрел на Алексея и спросил: – Небось надеешься, что тебя вот-вот отсюда выцарапают?

Алексей неопределенно пожал плечами.

– Хрен они тебя выцарапают! – хмыкнул удовлетворенно Степка и откинулся головой на стенку юрты. Цыкнув зубом, он срыгнул воздух и насмешливо посмотрел на Алексея. – Две недели прошло, тебя уже,