почитай, похоронили. Лошадь твою на третий день чабаны привели в волостную управу. Искали тебя по всей степи, но не нашли. Сгинул ты! Сквозь землю провалился! Правда, Мишкины гонцы до сих пор везде рыскают, о тебе спрошают, но уже без особой надежды. – Он пьяно захихикал. – Анфиска, дура, истерику закатила, кажный день свечку в церковь ездит ставить за твое, мол, спасение. Ревет благим матом, люб он мне, говорит. Я ее поучил маненько, все без толку, блажит, словно по покойнику. – Он склонился, приблизив широкое лицо к Алексею. – Али впрямь покойник? – И сам же ответил с довольным видом: – Нет, дышишь пока. Вытащил китаеза тебя с того света.

– Что тебе надо от меня, если я, по-твоему, почти покойник? – произнес Алексей сквозь зубы.

– Для них ты точно покойник, – кивнул он в направлении окна, – а для меня в самый раз. Хочешь, я тебя с собой возьму? Дело сделаем, и возьму!

– Какое дело? – насторожился Алексей.

– Ну вот, сразу видно, что легаш, – ухмыльнулся Степка, – сперва про дело спросил, а не про то, куда я тебя забрать хочу. Только про дела наши тебе знать не положено, хотя узнаешь, еще как узнаешь, – произнес он самодовольно, – только помешать уже не сможешь. Потому что дела эти там, – опять он кивнул на окно, – а ты здесь. И не в жисть тебе отсюда не выбраться. Так что соглашайся, а не то Тобурчина на тебя натравлю, он твою шкуру на хлысты порежет и нагайку сплетет. Страсть как не любит легашей, подлец! – Он положил руку на колено Алексея и заглянул ему в глаза. – Знаешь, плюнь на все и поедем со мной! Не прогадаешь. Теперь можно крупно заработать. Ей-богу! По обе стороны границы шуровать будем. – Он вновь отвалился головой на стенку юрты и мечтательно закатил глаза. – Надоело мне караваны гонять. Корчемную стражу поить да кормить. Есть у меня мысль настроить вдоль границы лавчонок сотню или две, посадить в каждую по китайцу. Продавать будут все: мануфактуру, чай, керосин, соль, спички и, конечно же, спирт в банках, муку, сахар и мелочовку всякую – гребни там, чулки, подвязки. Но и хороший товар обязательно должен быть. Какие деньги предложат – таков товар китаеза мой и выложит. Здесь же и пушнину скупать можно, и золотишко в обмен на товар... – Он внимательно посмотрел на Алексея. – Понимаешь мою мысль?

– Пока нет.

– Так все ж проще пареной репы! – поразился Степка. – Для удобства тех, кто через границу с товаром шастает. Все рядом, хочешь, бери в этой лавке товар, хочешь – в той. Сколько денег таким манером перекачать можно!

Алексей представил себе число подобных незаметных лавчонок для потребы контрабандистов да вдоль всей тысячеверстной границы и ахнул про себя. Степкина затея и впрямь смотрелась грандиозно! И вполне жизнеспособна. А общая сумма торговых операций не будет поддаваться разуму, равно как и учету.

– Идея у тебя, конечно, сногсшибательная! Только чтоб эти лавчонки, даже самые непритязательные, выстроить да товаром наполнить, много денег надо. Потянешь ли? Да еще массу чиновников задобрить потребуется, пограничную стражу с китайской стороны, наших корчемников, казаков. Это ж прорва народа! Как с этим управишься?

– Смотрю, голова у тебя и впрямь работает, – довольно усмехнулся Степка. – Только не твоя это забота – деньги в моем кармане считать, а насчет того, чтобы всю эту погань задобрить, у меня свои хитрушки имеются. Но тебе про это знать не положено.

Он вылил остатки водки в пиалу, выпил залпом и заел остатками колбасы. Затем пристально посмотрел на Алексея немигающим звериным взглядом.

– Мне грамотные нужны, чтобы за порядком следить и учет вести. И на ногу шустрые. Учти, на ногу, а не на руку. – Он пьяно захихикал и, сложив руки, закивал головой наподобие китайского болванчика. Лицо его исказилось в угодливой гримасе. И Алексей вновь увидел в нем Линь-цзы – льстиво улыбающегося лакея Анфисы. – Моя так торгуй – покупай, продавай. Убытка нету – ладно. Хо! Убытка есть – пухо! Шибико плёхо!

– Слушай, – в голову Алексею пришла неожиданная мысль. – А Анфиса тебе зачем? Не зря же ты около нее крутишься?

Степка самодовольно усмехнулся.

– Анфису тоже с собой возьму. Женюсь даже. У нее денег много...

– Денег у ее отца много, – возразил Алексей. – Анфиса все мужево наследство пропила да в карты проиграла.

– И это ты знаешь? – ухмыльнулся Степка. – Только Никодим умрет, а все его миллионы Анфисе отойдут, а после мне. Она ведь долго не протянет...

– Ты, что ли, им поможешь на тот свет перебраться?

– Я, не я, какая разница, – махнул рукой Степка. И уставился на него глазками-щелочками. – Ну что, по доброй воле едешь со мной?

– Вряд ли что у нас получится, Степка! – усмехнулся Алексей. – Торговец из меня аховый, да и службой своей я доволен.

– Службой? – почти ласково посмотрел на него Степка и вдруг вызверился. – Ах ты, змееныш! Я к тебе по-доброму, а ты ко мне как? Знаешь ведь, что нет тебе отсюда ходу? Чего ломаешься? Не желаешь по доброй воле – поедешь по плохой. Только назад дороги не будет. Не хочешь в помощниках ходить – будешь в холопах гнить! Ноги мне будешь мыть, а Сашку я приказчиком возьму. Тот не в пример тебе умнее, знает, как угодить и что вовремя сказать. Или нет. – Глаза его полыхнули торжествующим огнем. – Я тебя рикшей сделаю, будешь меня с Анфиской возить, а я тебя плеткой, плеткой! – Он захохотал, закинув голову, и кадык заходил на его жилистой шее. Просмеявшись, он ткнул кулаком в окно и, прорвав бумагу, высунул голову наружу и крикнул: – Эй, Тобурчин, забирай этого сураза[45] к себе на табор. И чтоб глаз с него не спускали! Но не трогать, – предупредил он низкорослого кривоногого инородца, возникшего на пороге, – иначе башку оторву!

Тот, заложив неестественно длинные руки за кушак, смерил Алексея взглядом исподлобья и растянул в улыбке тонкие губы, явив свету пеньки от сгнивших зубов. И с первых же его слов Алексей понял, кому принадлежал по-бабьи визгливый голос, отчитывающий Ду-пена.

– А то пощекотать бы его, хозяин! Авось скажет что?

– Все, что он скажет, я и без него знаю, – произнес сухо Степка и, встав с лавки, недовольно процедил сквозь зубы: – Я кому сказал, беречь его, как собственные яйца, тупая твоя башка? Мне надо, чтобы он резво бегал. Поэтому откорми его как следует, а то вон кожа да кости. – Он смерил Алексея жестким взглядом и, хлопнув себя нагайкой по сапогу, вышел из юрты.

Тобурчин уставился на пленника узкими злобными глазками. Некоторое время они молча изучали друг друга, но инородец первым отвел взгляд. Сплюнув на глиняный пол, он что-то прокричал по-своему в приоткрытую дверь юрты. На пороге появился еще один инородец, более молодой на вид, со страшным шрамом, располосовавшим его щеку от уха до подбородка. Рот от этого перекосило, глаз притянуло к носу. И Алексей внутренне содрогнулся при виде подобного уродства.

– Кандальчики приспособь нашему гостю, – почти без акцента произнес по-русски Тобурчинов, – чтобы не сбежал ненароком. Но у нас скорее кукушка вороньи яйца снесет, чем кто-нибудь ноги сделает. – Он расслабленно вытянулся на лавке, где до этого сидел Степка, и, вытащив из-за пояса трубку, засмолил самосадом.

Инородец вышел и вернулся с тюремными наручниками с цепью между кольцами и хитрым винтовым замком и приказал пленнику снять сапоги. Алексей повиновался. Холодные «браслеты» щелкнули на лодыжках. Ключ от замка инородец передал Тобурчинову, и тот повесил его на свой гайтан.[46]

– Ну все. – Бандит довольно ощерился. – Теперь тебе никуда не деться, легаш поганый! – И пригрозил: – Только пикни! Я не посмотрю, что Степан Никитич велел тебя не трогать! Юшкой умоешься, если надумаешь сбежать. Голыми яйцами на муравейник посажу и на денек оставлю... – Он потер руки и радостно захихикал.

В юрту просунулась голова еще одного инородца, толстого, коротконогого парня. Он что-то быстро проговорил на родном языке. И Тобурчинов приказал:

– Рыжий! Живо собирай старика и этого легавого, – кивнул он на Алексея, когда Сашка возник на пороге юрты. – Я сегодня добрый, караван хороший взяли, – он хлопнул парня по плечу, – так что грузи их на телегу. А то пешком будут плестись до вечера. А мне некогда долго ждать. Я велел двух баранов зажарить.