перехватил ее руку с берданой, мягко разжал сухие пальцы.

– Ты чтой-то? – вскрикнула испуганно бабка, прижав руки к груди.

– Тихо, старая! – вынырнул из-за ее спины Егор и зажал ей рот широкой ладонью. Шаль свалилась у бабки с головы. И она предстала перед ними в истинном своем обличье. Сгорбленная, худая, с седыми лохмами, выбившимися из-под линялого платка, в меховой кацавейке до колен и в ветхой юбке. – Тихо, бабка! – опять прошептал Егор. – Ничего плохого тебе не сделаем, если только голосить не начнешь! Не начнешь? – спросил он угрожающе.

Бабка замотала головой из стороны в сторону. Егор убрал ладонь и, кивнув на окно, спросил:

– Захарка там?

– Нет, его, анчихриста, – перекрестилась бабка, – Христом богом...

– А Таиска? – перебил ее урядник.

– И Таиски нетути, – с готовностью молвила бабка и зачастила словами, не забывая при этом мелко креститься: – Уехала Таиска, еще днесь в Тесинск умотала. К сватье моей...

– К сватье? – переспросил Егор и вдруг, подхватив бабку под локти, буквально внес ее на высокое крыльцо. – А ну-ка, старая, веди в дом! Только тихо! Смотри мне!

Они достали оружие и застыли по обе стороны двери, прислушиваясь. В доме по-прежнему было тихо: ни шороха, ни звука. Егор кивком велел старухе открыть дверь. Она потянула ее на себя, и Егор, оттолкнув ее плечом, первым влетел в избу. Алексей – следом.

Под образами теплилась лампада – единственный источник света в единственной комнате, разделенной на две половины большой русской печью. Занавеска на лежанке была одернута, видимо, бабкой, которая спустилась с печи, когда услышала стук в ворота. С загнетки на них щурился крупный рыжий кот с порванным ухом и разбойничьей мордой.

Больше в доме никого не было. Бабка переступила порог, села за стол и, подперев щеку сухоньким кулаком, пригорюнилась.

Егор сходил за фонарем, обошел с ним избу, заглянул под печь и под огромную, занимающую добрую половину горницы кровать, заправленную пестрым китайским покрывалом. На ней громоздилась гора обшитых ручным кружевом подушек, на которых, похоже, давно уже никто не спал.

Егор поставил фонарь на лавку у окна, сел сам и угрюмо посмотрел на бабку.

– Так, говоришь, к сватье Таиска уехала?

– К сватье, к сватье, Егор Лукич, – затрясла бабка головой.

– Ишь, признала, старая! – усмехнулся Егор и вдруг потянулся и откинул рушник, прикрывающий что-то на столе.

Оказалось, два каравая.

– Что ж, она и хлебы сватье повезла? – не унимался урядник, пытая старуху. – Она сегодня их с утра не меньше десятка напекла, а тут, смотри, – кивнул он на рушник, – всего ничего осталось! – и прошептал еле слышно Алексею: – Я вчерась вечером женку свою к Таиске за хлебной закваской посылал, она-то мне и доложила, сколько Таиска теста замесила. – Он и вовсе строго посмотрел на бабку. – Так что с хлебами? Чего не отвечаешь, старая? Дочку покрываешь?

Бабка глянула испуганно, но на этот раз промолчала, лишь мелко закрестилась на образа да быстро- быстро зашептала молитву синюшными от старости губами.

– Ох, бабка, бабка, – произнес Егор с укоризной, – грешно ведь врать на старости лет! Одной ногой на том свете стоишь, а все бесов привечаешь!

– Окстись, ирод! – неожиданно злобно взглянула на него старуха. – Ворвались в дом, точно жиганы какие! – Она выхватила из-за пазухи целковый и бросила его Алексею. – Подавись, изверг рода человечьего!

– Показывай: где подпол? – приказал ей Егор.

– Сам ищи! – Бабка сплюнула через плечо и заковыляла к печке. По приступке вскарабкалась на лежанку и задернула за собой занавеску, прошипев напоследок: – Штоб вам лопнуть, паскуды полицейские!

– Но-но, – пригрозил ей без особой строгости Егор, – пошуми мне, живо в «холодную» посажу клопов кормить!

Он огляделся по сторонам и сдернул половик, под которым показалась деревянная крышка с кольцом – вход в подполье.

– Посвети мне, Алексей Дмитрич, – урядник подал ему фонарь, – посмотрим, что там такое.

Открыв люк, он спустился по лесенке на дно ямы, в которой в зимнее время обычно хранят картофель. Но сейчас в ней было пусто. Лишь в углу притулилась старая, рассохшаяся бочка да валялась деревянная бадейка с одинокой, высохшей картофелиной.

Встав на колени, Алексей спустил руку с фонарем в подполье. Егор простукал обшитые тесом стены, подергал за доски, не отвалятся ли. Потом крякнул от досады и поднялся наверх. Подойдя к рукомойнику, сполоснул руки и вытер их о рушник, висевший сбоку.

Алексей присел на лавку. Егор вытащил кисет и пристроился рядом.

– Ничего не пойму, – сказал он удрученно, сворачивая цигарку, – куда Таиска подевалась? Не могла ж она сквозь землю провалиться... – Он закурил.

Бабка тут же высунула голову из-за занавески.

– Ишь, засмолил, ирод! Точно дома у себя!

– Сгинь, старая! – прикрикнул на нее Егор. – Стерпишь как-нибудь! Думаешь, охота мне здесь по ночам шлындать? Скажи лучше: как Таиска умудрилась сквозь запертые окна и двери уйти?

Старуха быстро втянула голову за занавеску.

На пороге возник Ермак. В одной руке он сжимал аркан, в другой – ружье.

– Что, не понадобился твой аркан? – усмехнулся Егор и развел руками: – Зря упирались! Сгинула Таиска, словно сучка хвостом ее смахнула.

– Утром объявится, – спокойно сказал Ермак, усаживаясь возле стола. Кивнув на караваи, спросил: – Хлеба унесла? – и сам же ответил: – Унесла-а... Значица, и вправду к Захарке побежала!

– Будем ждать до утра, – сказал Егор. – Утром корову в стадо гнать, так что к рассвету вернется, как миленькая!

– И что это нам даст? – поинтересовался Алексей. – Захара ведь она с собой не прихватит.

– Что ж, задержим ее да допросим примерно! – произнес раздраженно Егор и с остервенением ударил себя по колену. – Только ведь ничего не скажет, что я, Таиску не знаю! Пробьемся мы с ней, только время потеряем!

– Егор Лукич, – подал голос охотник, – гляди, кажись, сундук кто сдвигал? Половик сбит...

Урядник молча бросился к сундуку, стоящему в изголовье кровати. И верно, край домотканого половика был загнут, словно сундук передвигали на это место, а потом забыли половик расправить.

Алексей и Ермак бросились ему на помощь. Но сундук неожиданно легко подался в сторону, и под ним они заметили еще один люк – меньше первого, но лестница под ним вела также в яму, которая явно не соединялась с подпольем, но имела низкую дверцу в стене.

– Ну, ешкин кот! – произнес в сердцах Егор. – Как я мог забыть! – И торопливо пояснил Алексею: – Раньше в слободе почитай в каждом доме тайные ходы имелись. Старики рассказывали, только так от хунхузов и спасались. Они часто налетали, грабили да убивали, баб сильничали... – Он нырнул в дверь и позвал: – Давайте за мной! Только живо!

Узкий, обитый прогнившими досками лаз, с осыпавшейся при каждом неловком движении землей, вывел их вскорости на берег реки. Здесь он скорее напоминал нору. И выбираться из него пришлось на четвереньках. Сам вход прикрывала сухая коряга, и от реки, если не знаешь, вряд ли его разглядишь.

Отряхнув колени, Егор деловито огляделся по сторонам и остановил свой взгляд на зарослях ивняка, подступающих к самой воде.

– Здесь их будем поджидать, – показал он на кусты, – скоро приплывут, голубчики, тут-то мы их и хлопнем! Только вам, Алексей Дмитрич, придется глубже забиться, а то слишком уж одежка у вас заметная. За версту светиться будете.

– С чего ты решил, что они непременно приплывут, может, где в сене хоронятся? – кивнул он в сторону громадных зародов, возвышавшихся на обрыве за их спинами.