– Кто приглашает? – неприязненно осведомился я.
– А вот!
К моему столику, строя глазки, виляя задом и похабно ухмыляясь, шествовал Моисей Борисов собственной персоной.
– Проваливай на хрен вместе со своим сраным педрилой! – сквозь зубы процедил я.
– Чо-чо?! – набычился мордоворот. – А ну, повтори, задохлик!
– Проваливай, холуй петушиный[12]! – яростно зашипел я. – Порву, как мойву!!!
– Ах ты, гад! – огромная лапища рванулась к моему горлу, но я перехватил на лету ладонь охранника и резко выгнул пальцы на излом. «Орангутанг» заорал дурниной. Его хозяин-пидор замер на полпути. На размалеванной харе поочередно сменились удивление, испуг, ненависть. Крашеные губы изрыгнули грязное ругательство.
– Еще раз вякнешь, бесполое, зубы вышибу! – мрачно пообещал я. – А сейчас катись отсюда, выродок!
Отпустив охранника, я с силой толкнул его на Борисова. От неожиданности оба повалились на пол, затем поднялись, отряхнулись и, смерив меня злобными взглядами, убрались прочь. Посетители клуба с интересом наблюдали за происходящим, но вмешиваться не спешили. Я снова посмотрел в сторону Валентины. Очкастый бесследно исчез, так же незаметно, как поя-вился…
Поющее «оно» оказалось существом мстительным. Едва мы с Тюриной вышли на улицу, нас, агрессивно рыча, окружили четыре амбала. С одним я уже успел «познакомиться» в клубе. Остальных видел впервые. Впрочем, кто они такие, было ясно без объяснений: за приспущенным стеклом припаркованного поблизости «Мерседеса» маячила напудренная морда Моисея Борисова. Гомосек по-обезьяньи кривлялся и облизывался в предвкушении. Рассчитывал, придурок, полюбоваться, как его секьюрити превратят меня в отбивную котлету. Я действительно находился не в лучшей бойцовской форме (болели сломанные ребра, ломило ушибленную спину, дышалось с большим трудом), а потому не стал церемониться с наемниками извращенца и напал первым, без предупреждения. Жесткий тычок кончиками пальцев в основание глотки – ближайшая «горилла», хрипя, осела на мостовую. Кулаком в висок второму, ребром ладони в переносицу третьему и, со срывом дистанции, локтем в челюсть последнему, тому самому «знакомому». Четыре громоздких тела неподвижно распластались на осклизлом асфальте. Расправа над ними заняла не более пяти секунд. Проверив по очереди пульс у каждого, я убедился, что все живы, подошел к машине «голубой» знаменитости и смачно харкнул ему (ей) в глаза. Трясущаяся в ознобе поганая тварь лишь молча утерлась…
– Круто ты их уделал, Сережа! А я-то думала, так только в кино бывает! О- бал-деть!!! – возбужденно болтала за ужином Валентина.
Стол ломился от купленной в ночном супермаркете снеди: гусиный и печеночный паштеты, консервированные крабы, омары, балык, черная икра, копчености, свежие фрукты, охлажденное шампанское «Мадам Клико»… В квартире по-прежнему воняло скотобойней, но данное обстоятельство ничуть не умаляло аппетита молодой вдовы. Лопала она за обе щеки! Мне, напротив, есть не хотелось. Не из-за вони (за тридцать семь лет всякого нанюхался, особенно на войне), а просто по причине паршивого самочувствия. Я вяло жевал кусок буженины, вполуха слушая трескотню Тюриной.
– Опомниться не успела, а четыре громилы в отключке валяются. Высший класс!!! Жаль, Витя рано ушел. Он бы с удовольствием понаблюдал за представлением…
Внезапно у меня в мозгу что-то щелкнуло. «Витя – любящий мордобойные зрелища… Очки в золотой оправе… Высокая худая фигура… Смутно знакомое лицо, ассоциирующееся с чем-то неприятным… Ба-а-а!!! Да это же Виктор Аркадьевич Метелкин! Свиделись-таки! А не узнал я тебя сразу из-за плохого освещения да чертова педрилы, отвлекшего внимание. Однако хороши у Валечки „деловые партнеры“. Буквально с души воротит!!!»
С господином Метелкиным мне довелось встретиться полтора года назад. Дело было так. В августе двухтысячного года я, мучимый бессонницей, поехал среди ночи на одно из загородных водохранилищ в надежде расслабиться, освежиться да вдоволь подышать свежим воздухом. Авось сон нагуляю?! Между водоемом и шоссе располагался небольшой, довольно густой лесок, пронизанный узенькими тропинками. Припарковав машину на обочине, я двинулся к воде пешком, но, не пройдя и половины пути, услышал неподалеку от себя возню, болезненные стоны, неразборчивые фразы и пронзительное, злорадное хихиканье. «Расслабился, называется! Освежился! Развелось на свете уродов моральных. Отдохнуть спокойно не дадут!» – раздосадованно подумал я и, свернув с тропинки, пошел проверить, что там происходит. Вскоре деревья расступились, и взору моему открылась отвратительная картина, разворачивающаяся на просторной, освещенной луной поляне. Два здоровых толстомордых субъекта неторопливо и со вкусом избивали привязанного к дереву молодого парня с залитым кровью лицом. Третий держал за руки дрожащую в ознобе симпатичную девушку лет восемнадцати и рычал ей в ухо матерные оскорбления. Руководил всем этим безобразием высокий худой мужчина в элегантном костюме и в очках в золотой оправе.
– Тебя предупреждали, Леша! Не путайся с моими телками! – не переставая хихикать, приговаривал он. – Вот теперь пожинай плоды!!! Тебе будут отбивать потроха, пока ты не сделаешь мне минет на глазах у Лильки. Если согласишься – отпущу восвояси, если нет… Гм! Тогда я тоже внакладе не останусь. Люблю, понимаешь, наблюдать за мордобоем! Правда, мои мальчики могут забить тебя до смерти, но…
– Любишь мордобой?! – выйдя из тени, прервал я на полуслове монолог очкастого. – Так наблюдай, скотина! Тебе сегодня крупно повезло!
Подонок от изумления утратил дар речи, попятился назад, беззвучно хлопая ртом, а я, не теряя попусту времени, занялся его «мальчиками». Первым мне под руку подвернулся тот хмырь, который держал девушку. Резкий удар ребром ладони в основание черепа – и массивная туша мешком повалилась на землю. Оставшиеся двое дружно бросились на меня, но бойцами они оказались никудышными, и участь их была незавидной. Заблокировав предплечьем тяжелый, размашистый свинг[13] первого, я врезал ему кулаком под ложечку (бугай хрипя согнулся), с подскоком всадил колено в квадратный подбородок и толкнул обмякшее тело под ноги второму, который в настоящий момент начал разворачиваться вокруг оси, намереваясь нанести сокрушительный ура-маваши[14] мне в голову. Незадачливый подражатель Ван-Дама рухнул как подкошенный, при падении треснулся лбом о лежащий в траве камень, содрогнулся и застыл. Я обернулся, ища глазами тощего злыдня, но тот уже успел смыться со скоростью перепуганного зайца. Спустя секунд тридцать где-то в отдалении взревел мотор поспешно отъезжающего автомобиля.
Всхлипывающая Лиля бросилась к окровавленному Леше, а я проверил поверженных противников и убедился в трех вещах: все живы, смертельных травм ни у кого нет, но в сознание они придут не скоро. Досталось козлам капитально! Затем я отвязал парня от дерева, отвел его с девушкой к своей «девятке», оказал Леше первую медицинскую помощь, отвез обоих в город и по дороге узнал следующую историю. Существовала в Н-ске некая хитровывернутая фирма, регулярно меняющая названия и адреса арендуемых на короткий срок офисов. Промышляла она «трудоустройством» гастарбайтеров, бегущих в Россию в поисках лучшей доли из бывших республик Советского Союза, доведенных само-стийными правителями до полнейшей нищеты. Бедолагам обещали хорошую работу, жилье, регистрацию, но… в итоге, обобрав до нитки и отняв документы, фактически продавали в рабство. Возглавлял фирму Виктор Аркадьевич Метелкин (тот самый любитель мордобоя.) Помимо партий «транзитного скота», как называл господин Метелкин сбываемых оптом работяг, имелся в фирме и привилегированный, более-менее постоянный «внутренний круг». Восемь охранников, с десяток офисных красоток (по совместительству наложниц), а также два персональных шофера. «Привилегированным» оставляли паспорта, оформляли временную регистрацию и даже платили за работу. Однако во «внутреннем круге» царила жестокая дисциплина. По сути, то же рабство! Стоило хоть чуточку прогневить хозяина, и провинившегося отправляли «на ковер», то бишь на расправу. Экзекуции осуществляли либо члены украинской преступной группировки, с которыми Метелкин поддерживал тесные взаимовыгодные контакты, либо трое наиболее доверенных охранников (те, что сейчас «отдыхали» в лесу). Некоторые из проштрафившихся потом возвращались – морально раздавленные, молчаливые… Другие исчезали вовсе. Расспрашивать об их судьбе прочие рабы, естественно, не решались. Кстати, все без исключения вернувшиеся оказывались плотно посажены на иглу. По мнению моих спутников,