И все затихло.
С того момента жизнь переменилась.
Я понял, что судьба меня зовет
К пути иному. Круто повернув,
Я оборвал привычное теченье,
Литературу бросил и ни строчки
С минуты той, клянусь, не написал.
Больней всего - с друзьями расставаться.
Нам было вместе хорошо, мы сильно
Друг к другу сердцем прикипели. Знайте
И помните всегда - большая дружба
Поистине бесценна! В этом мире
Под ветром ли холодным трепеща,
Иль поднимая кубок наслаждений,
Мы к другу льнем - ведь мы же так непрочны,
Ведь нас и радость может раздавить,
Когда ее с друзьями не разделим!
Ах, как они старались скрасить мне
Ноги потерю! Вынесли на воздух,
Шутили, пели, тосты поднимали.
Я очень много пил - я осознал в тот вечер,
Что это как лекарство нужно мне.
О, эта ночь! В последний раз с друзьями!
Спустилась тьма, мы факелы зажгли
И медленной, торжественною цепью
В путь тронулись - мы ногу хоронили.
Ее в лиловый бархат завернули
(Была то скатерть - сняли со стола)
И впереди несли в блестящем мраке.
За ней несли меня - лежал я на доске.
В угаре пьяном мне порой казалось,
Что умер я и будет погребенье, -
Процессия тянулась вдоль заборов,
Скрипели сосны, в воздухе висели
Гудки ночные дальних поездов.
Неясный свет от факелов метался,
Мы вышли на шоссе, с полей тянуло смрадом,
Там Сетунь показалась впереди,
Дрожащий шум воды, глухой печальный ропот
Послышался, и мрачный черный холм
Навис над нами. Кладбище! Огромной
Толпой могил, решеток и крестов
Оно по склону расползлось. Ступени,
Полузатопленные слякотью, вели
Наверх, туда, к кладбищенской ограде.
Мы песню затянули, а на нас
Глядели тьмою съеденные лица
С могильных фотографий застекленных.
Надгробия как домики - оттуда
В овальные окошки смотрят в мир
Те, кто лишился тела. Житель смерти
Обязан мягок быть и молчалив,
Обязан сдержан быть и ненавязчив,
Обязан скромен быть и осторожен.
Обязанностей много, но не так-то
И просто исполнять их. Да, порою
Они с цепи срываются и буйно
Кружатся над землей в сиянье жутком…
Ах, как на них тогда смотреть опасно,
Но и приятно до предельной дрожи!
Мы ногу погребли в углу погоста.
Над ней поставили дощечку небольшую
'Нога В. Понизова'. Острослов Чаковский
Импровизировал надгробный монолог.
Заставил нас, подлец, до слез смеяться!
А мне совсем ведь не до смеха было,
Но он такие штуки отпускал,
Что я червем, как сука, извивался!
Среди молчания, и холода, и тлена
Звучал здоровый этот, пьяный смех
Собравшихся мужчин. И факелы дрожали,
Хохочущие лица освещая.
Нет, не было цинизма в нашем смехе!
Нет, взор наш не зиял бездонной скукой
И жаждою кощунственных забав!
Мы жизнь любили искренне и нежно,
Мы все почти войну прошли, мы знали
Ей цену горькую, мы Родину любили
И за нее, не думая, готовы
Мы были умереть - мы столько раз стояли
Под смертоносным свистом вражьих пуль!
Мы трепет смерти чувствовали плотью,
И потому ценили свет ночной
И гул небес, и нежный запах тлена,
И хрупкие бумажные цветы,
Шуршащие об отдыхе и шутке…
Мы меж могил скатерку постелили,
С собой была закуска и вино.
Лежал я, опираясь на какой-то
Надгробный памятник. И было хорошо!
Я никогда еще не пил так сладко!
Я никогда таких не слышал песен,
Как в эту ночь. Мы пели фронтовые,
Народные и прочие напевы.
Звучало 'Полюшко', вставая над погостом…
Вдруг кто-то крикнул: 'Эй, смотрите, там
Могила Пастернака'. Точно, возле
